Читать книгу "Его звали Бой - Кристина де Ривуар"

И остается мне только сказать себе: иди, Сюзон Пистелеб. Поднимайся в свою комнату, приговаривая, что ты вся взмокла, что надо привести себя в порядок и переодеться, чтобы накрыть на стол и подавать ужин. Иди по черной лестнице в прилипшей к телу блузке, он это любит и пойдет за тобой. На пути нам никто не встретится, никто не помешает ему говорить все, что взбредет в голову, отпускать комплименты, от которых больше стыда, чем удовольствия. А когда дойдешь до комнаты, не пытайся, дурочка, юркнуть в нее и быстро запереть за собою дверь, оставив его на площадке; он способен выставить дверь, взломать замок, или и то и другое, ведь он уже делал так, припомни, и что? Кто-нибудь заметил? Кто-нибудь сказал хоть слово по этому поводу? А? Так что уступай, иди к окошку, скажи: а сегодня море вроде спокойное, он уже положил обе руки тебе на плечи, ты уже чувствуешь его язык на шее, он слизывает твой пот повсюду, повсюду. С шеи спускается до самых ног и по всем местам лижет, лижет, я уже говорила по каким, повторять не буду. Он говорит:

— Я пью тебя, Сюзон. — И повторяет: — Я пью тебя, пью тебя.

Потом он заходит спереди и делает то же самое. Когда есть силы, я тормошу Пресвятую Деву Бюглозскую. На помощь! Я говорю мсье Бою: умоляю вас, мсье Бой, отстаньте, от меня дурно пахнет. Или говорю: мсье Бой, одумайтесь, разве достойно хозяина слизывать пот с тела прислуги. Тогда он поднимает меня, тащит к койке, расстегивает блузку и… А я:

— Не сейчас, мсье Бой, ради Бога, у меня и стол не накрыт, мне надо стол накрывать.

А он:

— А мне плевать, плевать и на Бога, и на стол, я пить хочу. Пить тебя, слышишь?

Слышу. Не глухая. Это Дева Бюглозская оглохла. Или только делает вид.

Почему я говорю об этом? А потому, что он уже не тот, каким был раньше, мсье Бой. Потому что с тех пор как бедная Мисс находится в байоннской больнице, он облагоразумился, стал невероятно благоразумным. Дура же я, прости меня, Господи! Все про себя пережевываю, перелопачиваю, прикидываю и так, и этак. Ведь сейчас Иветта взяла на себя мою глажку, и теперь я не потею в прачечной, а занимаюсь младшенькими госпожи Макс: я их бужу, умываю, готовлю и подаю им завтрак, слежу за тем, как они едят в людской, веду их на пляж, утром с девяти до одиннадцати и после обеда, сразу как посуду помою, еще часа на два-три.

Чего я жалуюсь и прибедняюсь, ведь по утрам мсье Бой мне помогает, ходит со мной и детьми на пляж, носит их сумки с халатиками, лопатками и ведерочками, будто я хозяйка, а он — мой слуга? Вот уже семь лет, даже больше — почти восемь, — как он пообещал мне, и теперь наконец-наконец-наконец учит меня плавать.

Каждое утро все идет своим чередом. Все отработано, точно какая-нибудь церемония. Сперва малышки. Мсье Бой берет за руку Жизель, а мадмуазель Долли (эта липучка выполняет свое обещание) сажает на плечи Надю, и вместе с Хильдегардой они идут к морю, а я за ними. Море сейчас спокойное, что в прилив, что в отлив.

— Пошли, Сюзон, — говорит мсье Бой, — поиграем.

Играем. В чехарду, в веревочку, в мячик, брызгаемся у края воды, собираем ракушки и пишем ими на песке слова. Хильдегарда всегда пишет слово МАМА, а я МУРЛОС. А мадмуазель Долли пишет БОЙ, а мсье Бой по-разному: иногда ЛЮБОВЬ, иногда КАЗИНО. Жизель и Надя пишут, как Хильдегарда, МАМА, у них еще плохо получается, им надо помогать, и мсье Бой помогает им писать ракушками слово МАМА. Люди смотрят на нас: мужчины, дамы, дети. Вчера какая-то дама высказалась: какой молоденький папаша и очень миленький. А мы все рассмеялись, особенно мадмуазель Долли, как лошадь ржала.

После того как мы вдоволь наиграемся и набегаемся, а мсье Бой сделает вид, что упал, прыгая через мадмуазель Долли, после того как он с Жизелью и Надей покувыркается через голову, а мне ловко распустит прическу, да так, что я даже и оглянуться не успею — раз и все, он говорит: ну а теперь пора купаться, быстро купаться. И тащит Жизель и Надю в море. Когда вода доходит им чуть выше колена, он велит им ложиться на живот, А сам держит Жизель за поясок купальника, и то же самое мадмуазель Долли делает с Надей. Я смотрю и слушаю: это и для меня тоже как бы начало урока. Мсье Бой говорит: сложите ладошки, подтяните коленки, разведите руки в стороны, а ногами двигайте, как ножницами, как будто вы хотите оттолкнуть от себя воду. И малышки складывают ладошки, подтягивают коленки, разводят руки, отталкиваются и двигают ногами, как ножницами. Поначалу кричат, боятся, потом успокаиваются, после чего мсье Бой отпускает поясок Жизели и начинает поддерживать ее за подбородок, а мадмуазель Долли делает то же самое с Надей. Вот и все. Они плывут брассом, эти девчонки, как два лягушонка, и мсье Бой говорит «браво», и мадмуазель Долли, разумеется, тоже говорит «браво, браво».

А мне так хочется, ну так тоже хочется плавать. Если бы кто-нибудь толкнул меня в спину, я бы этим воспользовалась и плюхнулась в воду, начала бы двигаться, как мсье Бой учит малышек. Но он говорит мне, улыбаясь:

— Погоди еще немного, Сюзон, скоро и твой черед придет.

Он велит мне присматривать за Хильдегардой, а та уже далеко, там, где ногой дна не достать, плавает, как рыба. К счастью, она там не одна. Рядом — пловцы с могучими плечами, мускулистыми руками, но я все равно це могу быть спокойной, стою на берегу и не спускаю с нее глаз, с этой Креветки мсье Боя. А она не обращает на меня Внимания. Я кричу изо всех сил:

— Хильдегарда, возвращайтесь!

Или:

— Хильдегарда, я боюсь за вас!

Но пока мсье Бой и мадмуазель Долли учат младших, Хильдегарда только смеется надо мной. Ныряет, исчезает под водой, я считаю до семи, наконец, восемь, десять, двенадцать, она выныривает, у меня начинает болеть голова — так мне трудно следить за ее розовым купальником. Но иногда она все-таки останавливается, высовывает из воды свою мокрую мордочку и, сложив ладони рупором, зовет меня:

— Иди сюда, Сюзон, знаешь, как здорово, будем нырять и смотреть друг на дружку в воде.

И тогда я повторяю слова мсье Боя:

— Я пока что жду, скоро и мой черед наступит.

И мой черед наступает. Приходит час, которого я ждала почти восемь лет. Растерев досуха Жизель и Надю, меняю им купальники, надеваю обеим панамки, усаживаю на сухой песочек возле тента играть с лопаточками, ведерочками и целлулоидными голышами и передаю их мадемуазель Долли, которая изображает из себя благородство. Она мне говорит: я за ними послежу. Ложится рядом с девочками на махровое полотенце, большое, как коврик, вытягивает ноги-ходули и руки-палки и загорает (для того чтобы лучше поджариться, она смазывает кожу каким-то маслом, от которого идет запах, как от немытой сковородки), а одновременно эта дылда еще и подражает Нэнни: говорит по-английски. Только и слышно: йес-йес, ноу-ноу, плиз, куик-куик, дарлин, и все это — чтобы понравиться мсье Бою. А тот теперь уже думает только о моем уроке плавания и объявляет:

— Ну вот и пришла твоя очередь, Сюзон.

Он помогает мне засунуть волосы в темно-синюю резиновую шапочку, которую сам же мне и купил (он хочет научить меня не только плавать, но и нырять, а распущенные волосья при этом мешают). Идем к воде. Я — в красивом шерстяном купальнике (тоже его покупка) точно такого же цвета, как и шапочка, со светлым пояском, подчеркивающим все, что у меня есть лучшего, — мою тонкую талию и ноги, уже не белесые, а красиво загорелые, и чувствую себя, да, чувствую себя прекрасно и даже, вот ведь удивительно, даже чувствую себя счастливой.