Читать книгу "Царь велел тебя повесить - Лена Элтанг"

Я не говорила тебе, что мы виделись еще раз, после смерти моего мужа. Оставшись в доме одна, я написала письма во все маленькие города побережья, на почту, до востребования. Я вспомнила, что ходила с Зеппо на почту, когда мы жили вместе, и он получал письма до востребования, одно или несколько, иногда из-за границы. Будь это во времена диктатуры, я подумала бы, что он скрывается от ПИДЕ, у него был вид человека, который ждет писем, но не слишком хорошо представляет от кого.

Я написала письма в Альмансил, Тавиру, Сан-Брас-де-Альпортел и еще сотню рыбацких поселений, я знала, что он не живет в больших городах, знала, что он не любит севера, где провел несколько студенческих лет, и точно знала, что он не может покинуть страну.

Хочу с тобой увидеться, написала я, мой муж покончил с собой, моя дочь сходит с ума, мой дом вот-вот отберут за долги, я не справляюсь, Зе, появись, пожалуйста. Я и вправду была в отчаянии и проводила дни в поисках тайника, я знала, что где-то в доме есть сейф, в котором свекровь держала свои украшения. Фабиу говорил, что тоже его искал, но безуспешно. Хотя мог и соврать.

Спустя три недели Зеппо ответил мне открыткой, написал, что придет в воскресенье, но не написал какого числа, так что я сидела дома несколько воскресений подряд. Однажды утром он позвонил мне из автомата на вокзале Аполлония и спросил, одна ли я дома. Я чуть с ума не сошла от радости, выбежала на улицу в домашнем платье и тапках на босу ногу. Со стороны Тежу дул мокрый ветер, я тряслась от холода, подпрыгивала и выглядывала его в переулке, ведущем от вокзала. Когда он наконец подошел, у меня зуб на зуб не попадал. Это был он, Зеппо: кошачье спокойствие, победное сияние вздыбленных волос и серые, широко расставленные глаза, похожие на мокрые, обкатанные морем камушки. Я обняла его обеими руками и сразу успокоилась.

Мы провели вместе весь день, а вечером он взялся искать сейф, обошел весь дом, простукивая стены и полы, снимая картины с крючьев и вытряхивая внутренности шкафов и кассоне. Я показала ему конверт с предсмертным письмом мужа, и Зеппо сказал, что это, без сомнения, пароли к сейфу, вернее, одно слово – пароль, а остальные для маскировки. Осталось найти сам сейф, засмеялся он, и мы снова съездим на юг. Он осмотрел мастерскую, потом спустился в погреб – разбухший люк давно не открывали, и его пришлось отжимать монтировкой. Потолок в подвале сильно скошен, и в некоторых местах нужно вставать на четвереньки, Зеппо пришлось передвигаться там с фонариком, потому что ни одна лампочка в доме не горела. Свет нам отключили, мы жили при свечах, а еду готовили на походной газовой плитке с красным баллоном.

Мы так и не нашли сейфа старой хозяйки, зато всю ночь пили найденное в погребе вино, а потом пошли в постель, но спать не стали, лежали в обнимку, смеялись и разговаривали. Наутро Зеппо уехал, оставив мне двадцать конто, наверное, больше у него и не было. Мы заплатили за свет и купили хлеба и кофе на неделю вперед, а в конце апреля мне удалось устроиться в контору на улице Бернардим Рибейру.

Костас

Сегодня дождь перестал, и я проснулся в совершенно другой тюрьме, теплой и сухой. Сижу в середине солнечного пятна, уставившись в стену, и думаю о Лилиентале. Никогда и ни с кем мне не бывало так весело. Никогда и никого я так не боялся потерять. Не удивлюсь, если однажды выяснится, что я был в него просто-напросто влюблен, как простодырый альфамский эфеб.

К тому времени как мы познакомились, Ли уже привык к костылям. Он обезножел за несколько лет до моего приезда в Португалию – врезался в дерево на своем новеньком «пежо» по дороге на Альбуфейру. В машине было две девицы, много вина и целый пакет травы, девицы испугались и сбежали, не дожидаясь полиции, так что он долго там лежал, уткнувшись лицом в руль, просто чудо, что не сгорел. Зато ожогов на нем столько и в таких странных местах, будто его отхлестали веником из геракловой травы. Я видел его голым, мыл его в ванной и знаю, что его кожа на ощупь напоминает вчерашний хлеб. Однажды он уговорил меня этим заняться, потому что ни одной девицы под рукой не оказалось, а у него был плохой день, судороги и похмелье.

– Помнишь притчу про купеческого сына? – спросил он, когда я пришел на кухню с ведром воды. Наверное, чувствовал себя обязанным занимать меня разговором.

– Не помню. – Я поставил ведро на плиту и отвернул газовый вентиль.

– Парень ушел в пустыню отшельником, а к нему пошли на поклонение люди, и вырос город, тогда он снова ушел в пустыню, а люди снова пришли, и он снова ушел, и так без конца. О чем это говорит, пако?

– И о чем же? – Плита у Лилиенталя неудобная, тупое глазурованное божество, зажигать ее приходится спичками, которых никогда нет на месте.

Хозяин лежал в ванной и терпеливо ждал, когда я подолью горячей воды.

– Это говорит о том, что чем больше ты хочешь остаться один и заняться делом, тем сильнее хаос желает тобой полакомиться.

– А если ты хочешь быть один, а дела у тебя никакого нет?

– Тогда ты мертвый Гектор.

– Это почему же?

– Без працы не бенды кололацы!

Смех у него звонкий, будто в корабельную рынду бьют, подумал я, берясь за жесткую мочалку. Удивительно, сколько в нем от женщины – лукавство, расточительность, вот и смех тоже, а тело мужское, костистое, жилистое, с огромным членом, убедительным даже в мыльной воде. С мертвым Гектором это он маху дал. Скорее уж я – апулеевский Телефрон. Последний был известен тем, что заметил, что ему заменили уши и нос на восковые, лишь тогда, когда ему сказали об этом прямо в лицо. И с бабами ему тоже не везло, хотя и давали этому Телефрону на каждом углу.

* * *

– Мы поедем в морг, – сказал следователь Пруэнса. Когда меня завели в его кабинет, он стоял там веселый, свежий, в бежевом плаще, и я понял, что весна продолжается. То есть я, разумеется, знал об этом, у меня не пропало чувство времени, но в камере смена сезонов представляется чем-то апокрифическим, ненастоящим, будто хриплые вопли болельщиков на стадионе по соседству, если ты равнодушен к футболу.

– Нам придется поехать в necrotério, на другой конец города, – сказал Пруэнса. – У нашего департамента нет своего холодильника для трупов, к сожалению. Так что убитого передали в общую морозилку.

– Почему мы в прошлый раз туда не поехали? Почему вы целую неделю не вызывали меня на допрос? – Я заговорил сердито, стараясь скрыть свою радость. От одной мысли, что я вдохну лиссабонскую смесь молодой листвы, креозота и жженого сахара, у меня голова пошла кругом. Если бы он это заметил, то непременно надел бы мне на голову бумажный мешок.

– Обнаружились кое-какие обстоятельства, Кайрис. – Он открыл дверь и вышел в коридор, кивнув охраннику. – Я отложил поездку в город до их выяснения. Мне пришлось отлучиться в Сесимбру, полагаю, вы знаете зачем.

– Понятия не имею. Я даже не знаю, кого у вас на этот раз убили!

– Сегодня особый день, Кайрис. Я давно его ждал. – Он шел впереди меня по широкой лестнице, заставленной кроватными рамами, некоторые были с панцирной сеткой, на таких кроватях мы в школьном лагере прыгали до изнеможения. – Сегодня мы покажем вам ледяное лицо правосудия.