Читать книгу "Неужели это я?! Господи... - Олег Басилашвили"

Для них, для простых людей, создавал Элик свои фильмы, пытался вселить в их сердца надежду и даже в нашем последнем совместном фильме «Предсказание», несмотря на витающую повсюду смерть, наделить героев любовью – единственным спасением в этом безнадежно больном мире. Последняя фраза моя в «Предсказании»: «Будем ждать ребенка» – будем надеяться, что из сегодняшней смуты вырастет в будущем что-то хорошее, что не зря мы живем на этом свете.

Спасибо тебе, Эльдар, за твою дружбу, за работу, за счастливые мгновения перед камерой.

Снимался я в основном на «Мосфильме».

Вечером играю спектакль в БДТ, затем сажусь в «Красную стрелу». Утром в Москве забегаю домой – расцеловать маму, папу, бабушку – и на «Мосфильм»!

Вечером опять в «Красную стрелу», возвращаюсь в Ленинград. Потому что завтра – спектакль! После спектакля – в «Стрелу», на «Мосфильм»! И так – почти всегда, ибо Товстоногов заявил: «Сниматься? Только в свободное от работы в театре время!!»

«Красная стрела»! Сколько тысяч раз носился я в ней туда-сюда, сначала в купе на четверых, а потом в СВ на двоих; знал не одно поколение проводников и бригадиров поездов. Помню замечательного начальника поезда Филиппыча, который встречал нас у вагона, а иногда приносил в купе ледяной графинчик и миску дымящихся сосисок!

А наша дружба поездная с актерами других театров! Они с «Ленфильма» – домой, мы – из дома на «Мосфильм»! Сколько мы провели почти бессонных ночей в купе под стук колес. Какой радостью было встретиться в поездном буфете с Женей Евстигнеевым, Николаем Караченцовым. Коньяк, конфеты «Кара-Кум»… Трясет тебя, мотает из стороны в сторону – дым коромыслом. Но беседы, беседы… Копелян прозвал утро после ночи, проведенной в «Красной стреле», – «Утро стрелецкой казни». У меня подобные бдения были не так уж часты, а уж потом, постепенно, с возрастом, ходьба в поездной буфет прекратилась, беседы закончились – завтра с десяти утра съемка, надо быть в форме.

Работа над каждой ролью начиналась с мучительных поисков хорошего костюма, ботинок, галстуков, рубашек. Ибо поручали мне в основном роли нехороших людей – предателей, спекулянтов, эгоистов, и одеты они должны быть соответственно, в отличие от героев положительных, замызганных, затертых, измятых, что выдавало их богатый духовный мир: не до одежды, дескать!

Несчастные художники по костюмам в «Служебном романе» проникали на какие-то потайные склады, в распределители ЦК – обычные-то магазины были пусты, – чтобы «достать» какой-нибудь гэдээровский пиджак в клеточку или блейзер синий с серыми брюками, элегантное кепи, модный «там» галстук.

Зато как просто и легко было с одеждой бомжа Нюси в «Небесах обетованных» – натянул свои брюки, надел свои же ботинки, пальто старое, протертое, старую шляпу. И готов «бомж»!

А в «Осеннем марафоне» твидовый пиджак подобрал мне сам Георгий Николаевич Данелия, Гия мой дорогой. Кепка старая, купленная в Финляндии на гастролях БДТ, брюки, ботинки – все мое. Данелия обязал меня спать в пиджаке, не снимать его никогда, чтобы он приобрел поношенный, бывалый вид.

Об «Осеннем марафоне» можно написать целую книгу, сейчас скажу только одно: Бузыкин мой, Андрей Павлович, – одна из самых дорогих мне ролей. Благодаря Георгию Николаевичу, с его помощью, а подчас и при его диктате пришлось мне посмотреть на себя со стороны, заглянуть себе в душу. Нет, не о любовном треугольнике идет речь, а о своем месте в жизни, о конформизме, свойственном каждому советскому человеку, об интеллигентном неумении сказать, когда необходимо, «нет!» или, в противном случае «да!», о трагедии самоуничтожения, о невозможности измениться…

А партнеры, партнеры!! Гундарева, Неелова, Подгорный, легендарный Крючков!! Немецкий журналист Норберт Кюхинке играл моего датского гостя, в его присутствии – он ведь ничего не умел как актер и был естествен, словно кошка или собака, – невозможно было «соврать» актерски, это становилось сразу же заметно. Леонов – сочный, яркий, и я, опасаясь потеряться на его фоне, тоже как-то постарался «ярко» сыграть. Данелия отвел меня в сторону: «Ты что, хочешь переиграть Женю?! Пойми, у него роль – эпизодическая, ему надо расцветить всеми красками те пятнадцать минут, что ему отведены в фильме, а у тебя роль – весь фильм, и образ твой складывается из твоих действий на протяжении полутора часов!»

Это был урок. Таких уроков я много усвоил во время съемок «Марафона». Гия строжайше следил за органикой поведения, несколько раз переснимал некоторые сцены, был очень требователен.

В сцене, когда Бузыкин вместе с женой поют детскую песенку, провожая дочку с мужем в экспедицию на Север, Гия хотел, чтобы Бузыкин мой, охваченный тоской, заплакал. Со второго дубля это у меня получилось, и Гия подошел и расцеловал меня, сказав: «Спасибо!» – это была самая моя большая награда!

Каково же было мое изумление, когда в окончательном варианте – сцена шла целиком, одним планом, – вот-вот должны показаться мои слезы, ан нет! Перед первой слезинкой – бац! – и идет уже другая сцена! «Гия, что же ты вырезал то, за что сам благодарил меня?!» – «А мне важно, как ты подходишь к слезам, а эмоция в зрителе возбуждается не от слез персонажа, а в момент монтажного стыка. Вот этот стык с другой сценой я и дал». Уроки, уроки…

Дорогой Гия! Благодарю судьбу за встречу с тобой!

Для съемок у Данелии Товстоногов разрешил подверстать репертуар БДТ «под Басилашвили». С понедельника по пятницу включительно я был свободен, зато в субботу и воскресенье играл по два спектакля. И в таком режиме я жил полгода.

Тяжело было, конечно. Но зато процесс съемок не нарушен, и маму, к тому времени уже тяжко больную, я видел каждый день. Фильм она так и не успела посмотреть…

Однажды случайно я попал в компанию крупных милицейских чинов – полковников, майоров. Они крепко выпили, пошли разговоры о том о сем. Я, поддерживая беседу, спросил, отчего наша милиция так малоуспешна: слухи о том, что милиция не может раскрыть большинство преступлений, ходили по всей Москве. Главный чин сделал паузу. Затем произнес: «Прежде чем всякую сволочь ловить, надо бы обезвредить главных!» И ткнул пальцем на висящие на стенах портреты Брежнева и Щелокова.

Мы замяли разговор и перешли на другие темы. А на следующее утро протрезвевший участник беседы позвонил мне и взял с меня честное слово, что я никому не расскажу об услышанном.

Слово я сдержал и только теперь, по прошествии почти сорока лет, говорю об этом. И то лишь потому, что хочу рассказать о режиссере Семене Арановиче и о его фильме «Противостояние», где я играл милиционера, подполковника МВД Костенко.

Он расследует дело об убийстве и выходит на след человека, который во время Великой Отечественной войны перешел на сторону немцев, служил им верой и правдой. Мой Костенко пытается понять природу этого предательства: что руководило человеком – трусость, боязнь смерти? Или непомерное честолюбие? Или неприятие сталинской системы? И почему многие тысячи наших солдат сдавались в плен?!! Чем вызван переход армии Власова на сторону немцев? Только ли страхом смерти или к этому страху примешивались другие чувства?