Читать книгу "Скитальцы океана - Богдан Сушинский"

Понятно, что оно не было так гармонично сформировано, как тело Ирвина Рольфа; к тому же она не могла похвастаться накачанными бицепсами, поскольку рядом с мощными мужчинами всегда чувствовала себя этаким недоразвитым подростком. Но все же ей достались довольно широкие плечи и крепкая грудная клетка. Правда, с не очень-то выпирающей грудью, которую она к тому же всегда плотно обвязывала специальным бандажом, чтобы не выдать в себе женщину, но все же… К уродливым фигуру ее не причислишь. Да и ноги, вроде бы, ничего – загорелые, с икрами-бутылочками.

«Любой мужчина имеет полное право обвинить тебя в том, что скрывать от него такое тело – великий грех, – не без самолюбования заявила себе Констанция. – Так что пора бы тебе каяться…»

Она могла бы еще добавить, что и сама все чаще обвиняет себя в этом небожеском, нечеловеческом сокрытии. Если еще несколько лет назад Грей была порой просто-таки признательна своей матери, которой взбрело в голову превратить ее в мальчишку-юношу, воспитав в сугубо мужском, спартанском духе, без чего она не стала бы ни юнгой военного корабля, ни кадетом пехотного полка во Фландрии, ни затем пиратом, а значит, многое из этой странной сумбурной жизни ее так и осталось бы неизведанным…

Так вот, если еще несколько лет назад она была счастлива, что им с матерью удалось обмануть не только ее отца, виконта де Грея, и всех окружающих, но и – как ей казалось – саму природу, то теперь она вдруг все чаще стала задаваться вопросом: «А был ли во всем этом здравый смысл? Был ли смысл вторгаться в мужскую жизнь, пытаться прожить свои годы жизнью мужчины, жертвуя при этом всем тем, чем наделила ее природа и происхождение?» Оставаясь дочерью виконта де Грея, она давно могла бы войти в высший свет, блистать нарядами на балах, плести любовные интриги с самыми красивыми и достойными мужчинами королевства…

А сколько сугубо женских ночей потеряла она – «ни-мужчина-ни-женщина», – встречая на своем пути красивых парней, которым так и не решилась открыться?! Сколько нежности и женской страсти перегорело в ее душе, груди и женской плоти из-за невозможности разделить свои чувства ни с мужчинами, ни с женщинами. А эта вечно забандажированная грудь! И вечный страх перед тем, что тебя вот-вот изобличат и, если не повесят на рее, то прямо там, посреди океана, набросившись сворой в добрую сотню изголодавшихся по запаху женской плоти, истосковавшихся по ласкам мужланов, в буквальном смысле растерзают тебя!

Выяснение того, что она, оказавшись «ни мужчиной ни женщиной», потеряла, а что, наоборот, таким образом приобрела, всегда казалось ей делом крайне неблагодарным. Тем не менее, потребность прибегать к подобному взвешиванию своих поступков на весах чувств, христианской морали и женской зависти стала возникать все чаще. И ничего поделать с собой и своими сомнениями виконтесса де Грей уже не могла.

Вода здесь действительно была лишь слегка солоноватой, она не въедалась, как океанская, в поры тела, не жгла соленым осадком. Шелковисто-мягкая и прозрачная, подпитываемая подземными источниками, она превращала купание в истинное наслаждение. Констанция даже заподозрила, что Ирвин так ни разу и не искупался здесь, ограничиваясь лишь ванной, плаванием в заливе и отмоканием под неброским водопадом. Совершенно забывшись, она чуть было не позвала барона, чтобы открыть ему глаза на этот южный фьорд, но в последнее мгновение сдержалась.

«Ты что, хочешь, чтобы, увидев тебя обнаженной, Ирвин потерял дар речи?» – рассмеялась она, и поплыла к огромному плосковерхому валуну, восстававшему посреди лагуны в виде гранитного островка.

Плавала она по-мужски, делая широкие, мощные взмахи руками, при этом время от времени погружала лицо в воду, чтобы, почти ложась на поверхность, пронестись какое-то расстояние с быстротой акулы.

Как оказалось, из-под валуна бил холодноватый родник. Там ей было всего лишь по грудь и, обходя свой остров, Констанция явственно ощущала пульсирование воды, ее прохладу. Прежде чем добраться до поросшего травой пятачка посреди острова, она вынуждена была сначала охладить его, щедро смочив склон донной водой. Лужайка здесь была всего три на три шага, но этого было вполне достаточно, чтобы Констанция могла улечься на нее – согретую теплом гранитной основы и прикрытую тенью какого-то карликового, но обладающего мощной густой кроной, деревца.

Отсюда, с высоты валуна, ей видно было, как, закончив свои банные возлежания, Рольф забрел в залив и поплыл в сторону фрегата, который, как ей показалось, успел продрейфовать поближе к водопаду. Словно хотел разделить с ними все их блаженство.

Заметив привставшую на коленях Констанцию, Ирвин принялся по-дельфиньи выпрыгивать из воды и выкрикивать что-то несуразное: то ли приглашал присоединиться к его заплыву, то ли вдруг испугался, что Грей оставил его и он вновь окажется отшельником Бухты Отшельника. Но теперь, обнаружив своего штурмана, обрадовался ему как спасителю.

Поднявшись – вряд ли Ирвин способен был разглядеть на таком расстоянии ее женские прелести, – Констанция тоже помахала ему в ответ. Несколько минут они подпрыгивали, перекрикивались, зазывая друг друга к себе, и вообще вели себя, как ошалевшие от красоты бухты и собственной свободы дети. При этом Рольф оставил попытку достичь корабля и все приближался и приближался к тому месту, напротив которого клокотал водопад, а значит, и к ней.

13

Неизвестно, чем бы кончилось это их сближение, если бы вдруг, оказавшись на мелководье, Рольф не закричал:

– Смотри, штурман! Смотри!

Констанция резко оглянулась, но ничего не увидела. Рольф указывал рукой куда-то в сторону пролива, который был совсем близко от Грей, однако капитан не учел, что восточный берег его был значительно длиннее, поскольку с этой стороны чернела чуть оторванная от основного массива, извилистая, похожая на спину ящерицы, скала.

– Что там?! – встревожилась Грей. – Я ничего не вижу!

– Шлюпка! И в ней – трое!

Выяснять что-либо дальше уже не имело смысла: это лишь отнимало бы время, которого у Констанции и так оставалось немного. С разбега плюхнувшись в воду, она со всей мощью своего акульего стиля понеслась к тому месту, где оставалась одежда. Грей не видела, что делал в эти минуты капитан, но хотела верить, что он точно так же несется в сторону своих одежды и оружия.

«Все, что угодно, только не шлюпка! – молитвенно заклинала Констанция, вброд преодолевая по отмели последние метры. – Ее здесь быть не должно».

На «Нормандце» шлюпки не было. Индейцы на шлюпках тоже не ходят. Разве что Рольфа подвело зрение, или просто с испуга, от неожиданности он назвал шлюпкой индейскую пирогу, которую моряки обычно никогда шлюпками не называли. Но если там действительно шлюпка, значит, в ней люди Коссара. Впрочем, если это не шлюпка, а пирога, от этого не легче: значит, в ней – аборигены. Правда, среди гребцов мог быть и Джесс Марр. Но кто остальные двое?

Выбежав на берег, Грей нервно преодолевала песчаную отмель, интуитивно ощущая, что в спину ей целятся: не важно, из чего – ружья или лука. Она ощущала это настолько явственно, что не хватало мужества оглянуться. Решилась Констанция на это лишь тогда, когда, исцарапав ноги, добралась наконец до ружья и пистолета. Схватив то и другое сразу, она метнулась за камень, и сразу же взглянула туда, где начинался створ пролива.