Читать книгу "Желанное дитя - Лиза Скоттолайн"

– Что вы там делаете? – крикнул Гриф из кабинета.

– Мне кажется, я нашла коробку! – крикнула Кристина в ответ, быстро закрывая дверь в каморку, чтобы он не думал, что она что-то видела.

– Не трогайте мои коробки! – заорал Гриф.

– Не буду, я уже иду! – Кристина постаралась принять беззаботный вид, входя в кабинет. – Кажется, я нашла нужную коробку, но я не могу ее поднять. У вас есть тележка?

– Почему это у меня должна быть тележка?

Гриф тяжело вздохнул, он выглядел уставшим, задор его угас – и Кристина поняла, что нужно дать ему отдохнуть.

– Ладно, это может и подождать. А завтра, может быть, одолжим тележку в той юридической конторе, которая в этом же здании?

– Ладно, хорошо. – Гриф вернулся за свой стол и медленно опустился в кресло, которое устало заскрипело под его тяжестью. – На сегодня все. Идите.

– Вы босс, – ответила Кристина и пошла к двери, у нее перехватило горло. – Я приду завтра, когда закончу все дела. И обязательно расскажу вам все, что мне удастся нарыть.

– А, подождите, чуть не забыл. – Гриф порылся в бумагах на столе, нашел большой конверт из оберточной бумаги и протянул ей. – Это из полиции. Вообще-то, они не обязаны были их давать – но бросили мне кость.

– А что это? – Кристина взяла конверт, весьма заинтригованная.

– Сами увидите. Только не смотрите перед сном.

Глава 40

Отель «Уорнер» оказался таким же очаровательным, как и весь Вест-Честер. Комната Кристины напомнила ей ее кукольный домик в викторианском стиле – небольшая, уютная, с широким окном, выходящим на лужайку, где паслись лошади, поэтому она даже не стала задергивать шторы. Окна Кристина оставила открытыми, ночь принесла неожиданную приятную прохладу, и воздух был очень свежим, хотя и с легким ароматом влажной земли. У постели с ситцевым балдахином и покрывалом из такой же ткани лежал пушистый розово-зеленый коврик, а резные комод и туалетный столик казались настоящим антиквариатом. Хрустальные светильники струили мягкий свет, создавая в комнате ощущение покоя и безмятежности. Но даже эта чудесная обстановка не способна была заставить Кристину перестать думать и расслабиться.

Она не могла отделаться от чувства острой жалости, которая пронизывала ее буквально до костей и от которой ее знобило даже под горячим душем и потом, когда она вытирала мокрые волосы чистым полотенцем и закутывалась в мягчайший махровый халат. Она все время думала о Грифе, об этой его крохотной комнатушке, которая когда-то была, должно быть, кладовкой, и вдруг поняла, что он ей нравится – несмотря на всю свою несносность и сложность. Она знала о нем немного и не могла понять – как человек, имеющий такую большую семью, может быть настолько одиноким. Он вызывал у нее уважение как адвокат, она восхищалась энергичностью, с которой он взялся за дело Закари, и теперь она с легкостью прощала ему некоторую эксцентричность и даже нелепость – особенно после того, что увидела за дверью, в которую не должна была бы входить.

А еще она не могла не думать о Маркусе.

Кристина уже несколько раз проверяла телефон – нет ли пропущенных звонков от него или сообщений, но их не было. Она до последнего лелеяла надежду, что он появится в отеле, сделает сюрприз – но в глубине души понимала, что обманывает сама себя. Маркус был не из тех, кто делает подобное, а трещина между ними была слишком глубокой и росла слишком быстро. Она понимала, что раз он не позвонил до сих пор – то скорей всего он и не приедет. Тем более что часы на ночном столике показывали уже 21.45.

От часов взгляд Кристины сместился на снимок УЗИ, который она положила на прикроватный столик, она взяла его в руки и опустилась, скрестив ноги, на кровать, не сводя с него глаз. Ее затопило той же волной нежности и желания защитить это маленькое существо, что и в тот раз, когда она впервые увидела его на мониторе. Она вспоминала, как трепетало крохотное сердечко, и глаза ее с любовью смотрели на серенькую восьмерку – тельце ребенка, который рос внутри нее. И это придало ей сил и решительности: она должна была быть сильной и довести до конца то дело, ради которого приехала сюда. Она уехала так далеко от дома – и пока она ни в чем не ошиблась. Если так пойдет и дальше – у нее есть шанс вытащить Закари из тюрьмы и спасти свою семью.

Отложив фото УЗИ в сторону, она взяла конверт, который дал ей Гриф, и снова забралась на кровать, скрестив ноги. Открыв конверт из старомодной коричневой бумаги, она высыпала его содержимое на постель – и наклонилась, чтобы разглядеть выпавшие из него фотографии. Верхняя перевернулась вверх лицом, и от одного взгляда на нее Кристина содрогнулась и зажала рот рукой, чтобы ее не вырвало. Свободной рукой она взяла фотографию и поднесла поближе к неяркому свету лампы.

Это было фото Закари – в момент, когда его арестовывали в ночь убийства Гейл Робинбрайт. Снимок был сделан в доме убитой, прямо на месте преступления, хотя необычно яркий свет, направленный на Закари, явно был установлен специально и навевал ассоциации с операционной. В этом свете особенно яркими казались пятна и капли крови, усеявшие его лицо, особенно скулы и лоб, и это лишало его всей присущей ему внешней привлекательности. Кровь была у него даже на волосах, она темнела бурыми пятнами на слипшихся платиновых прядях. Он смотрел своими круглыми голубыми глазами прямо в камеру, явно находясь в шоке. Губы его были приоткрыты, и на верхней губе тоже была кровь.

Кристина вдохнула воздуха – но чем дальше она разглядывала фотографию, тем хуже ей становилось. Кровь заливала перед рубашки Закари от Ральфа Лорена, которая, видимо, была когда-то белой, но сейчас на груди у него расплывалось огромное алое пятно, расходясь в стороны прямо от солнечного сплетения, как будто ему выстрелили в грудь. Руки он держал разведенными в стороны, и они тоже были в крови, кровь была даже у него на предплечьях, кое-где – капельками, в других местах – размазанная, как будто он пытался их вытереть. На нем были брюки-хаки, и капли крови были видны и на брюках. А на коричневых ботинках-лоферах Кристина крови не заметила. Она присмотрелась внимательнее – но все же не увидела крови на них. Отложив этот снимок в сторону, она взяла другие и быстро их пересчитала. Фотографий было восемь – и по привычке она разложила их на кровати, четыре наверху, четыре внизу, так, как она делала в школе, когда раскладывала карточки со словарными словами для своих самых младших учеников. Потом она рассортировала фотографии по месту съемки: четыре из них были сделаны на месте преступления – и она положила их в верхний ряд, а остальные были сделаны в каком-то учреждении, по всей видимости – полицейском участке, судя по ярко-белому фону, флуорисцентному свету и серо-белым полкам и кьюбиклам на заднем фоне, и их она положила вниз. Кристина начала с верхних фотографий, на которых был Закари анфас и в профиль, а также общий вид Закари с обеих сторон, демонстрирующий, что кровь забрызгала его с головы до ног – лицо, одежду, кожу, руки… Но носки его ботинок были чистыми – и Кристина никак не могла понять, имеет ли это значение или это ерунда. Она внимательно изучала каждое фото, стараясь быть объективной и непредвзятой, но у нее это не очень-то получалось. Возможно, виной тому было ее нынешнее интересное положение, а может быть, дело было в том, что она просто учительница из Коннектикута, а не закаленный в боях детектив, но она не могла справиться с охватывающим ее при взгляде на эти снимки ужасом. Она очень хотела верить, что Закари невиновен, но это было очень трудно – мешала вся эта кровь на нем, и она никак не могла найти всему этому оправдание и объяснение. Выражение его лица на всех фотографиях было одинаковое: глаза бессмысленные и странно непрозрачные, и никакой теплоты, которую видела в них Кристина в тюрьме. И уж, конечно, не испытывала с ним Кристина никакой связи, глядя на эти фото.