Читать книгу "Захар - Алексей Колобродов"

Роман «Санькя» – предупреждение моим товарищам, которые могут в какой-то момент рвануться и упереться в жестокий тупик. Это – предупреждение власти, которая неизбежно столкнётся с этой обезбашенной, агрессивной вольницей…

– Бросать яйца в президента – тупик, пусть даже делать это «страшней, чем бросать гранату» в боевой обстановке. В чём же тогда выход для современной России? Чем должна заниматься оппозиция?

– Я не пророк и не стратег… Но хочу сказать, что Россия и русские люди всегда, во все времена, были движимы энергиями не рациональными, а, напротив, иррациональными. Тот новый излом, виток, взрыв, который произойдёт в России, на мой взгляд, совершенно непредсказуем и, одновременно, совершенно неизбежен. Я не знаю, за каким углом он нас ждёт, но он нас ждёт непременно. Я пытаюсь и своим товарищам, и своим читателям объяснить, что в этих условиях нужно сберечь энергию тех людей, которые верят в то, что путь России вечен. Людей, которые верят в неизбежное продолжение пути России. А рационально я ничего не могу предложить.

«КоммерсантЪ» (23 ноября 2008)

– Захар, есть ли разница в том, как воспринимают ваши произведения русскоязычные читатели и нерусскоязычные (поляки, китайцы, французы)? Есть ли проблемы перевода? Может ли неадекватный перевод обесценить произведение? И вот интересно – для иностранного читателя ваше творчество привлекательно «русской экзотикой»? Или они читают «о себе»?

– Я не очень понимаю, о чём они читают, и уж тем более не могу оценить качества перевода: я не владею ни одним иностранным языком. Думаю, проще всего было переводить на польский; сейчас какие-то мои тексты переводятся на сербский, на чешский, на болгарский – тут будет меньше проблем, славяне всё-таки. Что там перевели в Китае – я даже не думаю. Надеюсь, что всё более-менее адекватно.

А вот во Франции, где со мной работал очень грамотный и одарённый переводчик (получивший за перевод моей книги премию «Русофония»), были забавные казусы. Я заметил, например, что во французском переводе романа «Патологии» о войне в Чечне ребята из спецназовского отряда ездят не на раздолбанных козелках, как в реальности, – а на джипах. И едят не дешёвую кильку, а сардины. Ну, просто потому, что ни козелок, ни кильку на французский не перевести.

Я иногда представляю, как здорово мы бы летали на джипах по Грозному. И сардинки б кушали при этом.

Когда я бываю за границей, я иногда подыгрываю иностранцам, приходящим на встречи. Они хотят увидеть русского вроде медведя с кольцом в носу, которого вывезли и выпустили из клетки. Я такого и изображаю. И им приятно, и мне весело.

Так, в конце концов, удобнее: если я буду, скажем, французам в пределах одной часовой встречи пытаться всерьёз ответить хотя бы на один вопрос – мы только этот вопрос и будем обсуждать. И ни к чему в итоге не придём.

– Расскажите о вашей технологии написания книг. Сколько времени у вас уходит на написание одной книги? Спасибо.

– «Патологии» писал три года, написал половину романа, потом понял, что получилось, и за полтора месяца написал вторую часть. «Саньку» писал год. Биографию Леонида Леонова пишу два с половиной года, то оставляя её, то возвращаясь к ней. Сборник «Ботинки, полные горячей водкой» написал за месяц, в прекрасном настроении от того гонорара, который мне за него предложили.

По-разному бывает. Технологии нет. Главная технология – наличие свободного времени.

«Росбалт» (22 декабря 2008)

– Ваша политическая включённость не мешает писательству? Литература не предлагает рецептов исправления общественного устройства, а в политике без этого нельзя. Что для вас важнее: митинг или новая книга?

– И книга, и какой-то политический акт являются не одноразовым действием, а результатом накопленной ранее энергии. И в этом смысле книга рождается не сейчас за столом. Она рождается в процессе всей жизни, и потом в какой-то определённый момент ты понимаешь, что это созрело в тебе, что это готово, и ты можешь сесть и всё записать. То же самое касается и политического действа. Ты накапливаешь внутри до какой-то степени раздражение и потом решаешь для себя, что эту энергию необходимо каким-то образом разрядить. И эти две параллельные вещи – литература и политика – для меня никоим образом не взаимосвязаны и посему не вступают в противоречие. Литература – да – не предлагает никаких рецептов. Политика предлагает. Литература занимается видением человеческой души. Политика – видением географических пространств и экономических стратегий.

– Захар, поделитесь практикой – как стать писателем? Вы каждый день пишете? Есть ли какие-то приёмы?

– Прежде чем стать писателем, кажется мне… необходимо накопить какой-то объём эмоций и человеческого разнородного опыта. И в процессе постижения этого опыта, в процессе попыток понять, что он тебе дал, и что ты вынес из всего этого – в процессе этого можно какую– то часть своего опыта попытаться записать на лист бумаги. Но помимо жизненного опыта необходимо хотя бы минимальное знакомство с теми интеллектуальными богатствами, которые накопило для нас человечество. Вот таков путь. А что касается того, пишешь ли ты каждый день или не каждый – это никакого значения не имеет. Я пишу каждый день, но совершенно разные вещи. Я могу писать какую-то биографическую прозу (чужие биографии), потом публицистику, потом листовки, а потом роман. И вот переход от одного к другому и является моим личным отдыхом. Но писать каждый день вовсе не обязательно. У меня есть много знакомых – отличных литераторов, которые пишут тогда, когда на них нисходит вдохновение – раз в месяц, раз в две недели… Вот я не знаю, что такое вдохновение. Пишу каждое утро, когда сажусь в 8:30 за компьютер.

«Профиль» (7 февраля 2009; Антон Кашликов)

– Вы производите впечатление мужественного человека, и эта мужественность есть в ваших произведениях. Кто для вас является образцом мужчины? И что это значит – «быть мужчиной»?

– Мне кажется, мужчина должен предельно редко задумываться о своей мужественности. Органичность и последовательность его действий будет говорить сама за себя. Я об этом никогда не задумывался и считаю это нелепым – декларировать себя в качестве мужественного человека. Я думаю, в мире есть тысячи мужчин, которые совершали поступки куда более красивые и эффектные, чем те, которые совершал в своей жизни я.

Мужественность имеет очень разные, сложные градации. Когда я работал в ОМОНе или вышибалой в ночных клубах, я встречал множество самых разных в той или иной степени мужественных людей, которые могли совершать совершенно дикие, безбашенные поступки, но одновременно могли бояться высказываться перед большим количеством людей или пугаться выйти на манифестацию или митинг. У нас были пацаны, которые умели драться смело и мужественно, но одновременно с этим они боялись ездить в командировки в Чечню и всегда от них отказывались.

Что касается людей, на которых я ориентируюсь, это Эдуард Лимонов, человек, проживающий жизнь уверенно и последовательно. И это слово «последовательно» крайне важно в любом мужском поведении.