Читать книгу "В поисках настоящего - Александр Рей"

До Старого Города Алан добрался за считанные минуты. Только лишь выйдя за калитку, он кинулся к мистическому, всегда притягивающему месту, побежав что было сил, словно спасаясь от мчавшегося вслед хищника. Алану хотелось как можно скорее добраться до белого, вырастающего из земли, идеально гладкого камня. Он не хотел ни о чем думать, поставив на любые мысли запрет, пока не доберется до убежища.

Привычной дорогой до подвижного моста, пройти пятьдесят девять брусков, почувствовать кач тросов, всегда, как впервые, бояться кубарем упасть в дикий поток… А там уже горной тропой, все равно что лестницей вверх, пока не сравняешься взглядом с равным каменно-землистым пластом, служащим опорой для этого «канала между мирами».

Усевшись на камень, приложив к нему ладони, Алан отдал себя в объятия неземному теплу от гладкой поверхности расходящейся по всему телу к самому сердцу. Оторвав нагретые ладони от камня, он приложил их к лицу – спрятавшись в потустороннюю, чудну́ю теплоту. Глаза закрыты ладонями и вовсе будто нет глупого мира, со всеми его условностями, которые нужно постоянно учитывать, чтобы было хорошо… Только вот хорошо все не становится, а только хуже и хуже…

Раньше Алану нравилось убегать сюда. Ведь здесь можно ощутить себя увешанным луком и мечами древним воином, защитником любимых от врагов. Потом это место стало единственным, где можно скрыться от людей и побыть одному. Но сейчас находиться здесь, значит исчезнуть, испариться из этого запутанного, сложного мира… отдать себя жизни, в которой нет предстоящих выборов и решений, нет ошибок и неверного пути, нет одиночества и непонимания… А что тогда останется? Останется лишь вечное – теплота и гладкость камня…

Сейчас перед Аланом раскинулись два мира – маленькая бесцветная деревушка («Вот уж что в действительности можно назвать Мертвым Городом!»), но где помимо всех минусов и проблем жили самые близкие и родные. «Мама, Алина, Тимур – это те, кто дает мне силы жить, наполняют будни немногочисленным удовольствием и радостью. Как я могу оставить их?! Как я сам смогу без них?!».

И к тому же теперь, после рассказа дедушки Азама, Алан наконец понял, почему отец всегда не принимал сына таким, почему он так рьяно хотел сделать из него «настоящего мужчину» – чтобы оправдаться пред теми, кто сами слабы, не сумевшими признать своих ошибок… доказать трусам и отстоять право быть таким же, «не отличаться». Алан с детства чувствовал довлеющее над семьей клеймо «слабаков». А какого́ было отцу, а деду расхлебывать выдуманное наказание за несуществующие грехи другого человека ?! Алан теперь почему-то совершенно не злился на отца, будто то, что он пережил оправдывало его роптание перед мнением большинства. Так или иначе, этот мир из серого вдруг превратился в прозрачный, «из которого можно сбежать, а можно и попытаться решить свои проблемы». Мари оказалась права – выбор не один…

Другой мир – это мир возможностей, свободы, удивительных открытий и… неизвестности. Мир музыки, ценности красоты и странствий – мир Мари.

«Мне предрекли прекрасное будущее. Меня с первых же минут начали ценить, чего я не смог добиться здесь семнадцать лет, – размышлял Алан. – Там я чувствую себя своим. Мне хорошо с ними, но… не верю, что всего этого я заслуживаю. Может быть Алина права, и я просто не вижу реалий? И может быть прав Тимур – я не стремлюсь туда, я стремлюсь отсюда?»

Вопросы, размышления, неуверенность и варианты выбора облепили мальчика маленькими слизкими колючками, ослепляя, заползая в рот, ноздри, уши… Он отбивался от них, стараясь высвободиться, снизить давление, остаться в пустоте, но ему это не удавалось. Решение никак не приходило, и тупая боль начала победоносно заполнять его сознание, овладевая телом, нестерпимыми вспышкам давая о себе знать. Алану казалось, что он без глаз в абсолютной тьме кружится в поиске выхода, а со всех сторон сотни рук толкают его и бьют, швыряют из стороны в сторону, сбивая с пути. Он оборачивается на удар, чтобы защититься, но в тот же момент удар следует с другой стороны, и снова, и снова… И отовсюду доносится гомон, хрип взбешенных глоток: «Слабак! Слабак!!!».

«Хочу или страшно? Надоело или привычно? Как не ошибиться? Где мой путь? Сбегаю или стремлюсь?»

Боль пронизала насквозь. Жизнь утекала – по капле, медленно… в такт секундной стрелке, отсчитывающей обратным ходом…

Придя домой, Алан привычно поцеловал в макушку колдующую у плиты мать.

– На днях снег обещают, – улыбаясь, зачем-то осведомила она его. Алан лишь промычал, что-то маловразумительное. – Ты сегодня у Русика после школы был?

– Да… – небрежно соврал он.

– Как там у них в семье, небось подготовка к свадьбе полным ходом идет?

– Ага…

– Садись. Я сейчас суп подогрею.

– Я не хочу, – стараясь уйти к себе, отказался он.

Мать толи недовольно, толи удивленно вскинула брови:

– Чего?!

– Голова болит, – чтобы не трогали, объяснил Алан, как он делал всегда, желая поскорее отвязаться, и шмыгнул к себе.

В комнате наконец можно расслабиться – не нужно перед матерью исполнять «самый обычный день», будто его и вовсе не трясло, будто не отражался в глазах ужас, но «все в порядке, мама!». Скинув школьные вещи, напялил на себя домашнее тряпье и повалился на кровать. Усталость тяжелая, мучительная овладела им. И ведь знал наверняка, что дело здесь скорее всего в раздирающих душу сомнениях – именно от них он не мог спрятаться. Алан понимал, чтобы он не выбрал – последствия будут ощущаться на протяжении всей жизни. Столько условий надо соблюсти… и это, и это, и вот это…

Он и сам не заметил, как провалился, спасаясь от реальности бегством, в быстрый, на грани, поверхностный сон.

Снилась Мари. Она бежала чуть впереди, в руках держа стопку листов с его рисунками. Вроде бы он и не стремился ее догнать, но все же хотел сам нести свои рисунки. А она бежала, через каждые несколько метров оборачиваясь, чтобы паясничать и дразниться…

– Ну, не хочешь, как хочешь… – смеясь, повторяла она непонятно к чему сказанную фразу, и из волос доставала перьевую ручку, чтобы поставить внизу очередного листа те самых две буквы «D» и «А». – Теперь и этот мой. – И дальше бежать, чтоб затем обернуться, – «Не хочешь как хочешь…»

Удивительно, но Алан четко осознавал, что спит, понимая, в реальной жизни Мари не может себя так вести. Однако, менее обидно за столь наглое присваивание его работ не становилось.

Она бежала по дороге из деревни в сторону «Красного Замка», но на полпути зачем-то свернула к старому Городу.

– Ничему ее жизнь не учит, – подумал Алан, наблюдая, как она сверкает чумазыми, голыми пятками по каменной тропе.

Остановилась Мари посреди моста, еще раз помахала перед собой, дразнясь, рисунками, и последний раз произнеся эту бессмыслицу – «Ну, не хочешь, как хочешь…» – сиганула вместе с листами, через канатные перила вниз к бушующей воде…

Алан проснулся за секунду до того, как постучали – тихонько, как только мама может.

– Да… – протирая глаза, в кромешной темноте, отозвался он. В Горах всегда темнеет рано.