Читать книгу "Сестра моего сердца - Читра Дивакаруни"

«Сначала я старался держаться как можно дальше от твоих матерей и почти не разговаривал с ними, потому что боялся, что меня узнают. Но скоро я понял, что у меня не было причин для страха. Люди очень редко видят то, чего они не ожидают, даже если оно у них под самым носом. К тому же я больше не был прежним Гопалом. Мое легкомысленное отношение к жизни сгорело в огне той роковой ночью вместе с тщеславием и стремлением казаться лучше, чем я есть. Все, что осталось — раскаяние и осознание того, что, сделав неверный выбор, я потерял свою семью навсегда. Единственным способом быть рядом с ними была работа в их доме.

Годами я наблюдал за тобой и твоей матерью — самыми дорогими мне людьми. Я страдал, когда видел, какой жадной и желчной стала твоя мать, которая когда-то была чудесной молодой девушкой, пленившей мое сердце на берегу реки. Я знал, что был виноват в произошедшей перемене. Я не мог нарадоваться, глядя на тебя, — такую красивую и добрую девочку. Но мне было больно, потому что я знал, что всегда буду чужим человеком для тебя, никогда не смогу защитить тебя от выстраданных материнских желаний. Я безуспешно пытался помочь тебе быть счастливой. Когда ты решила пожертвовать собой, ради того чтобы Анджу вышла замуж за человека, которого любила, я чувствовал восхищение и в то же время боль. Перед твоей свадьбой я собрал деньги, которые откладывал с самого дня твоего рождения для этого случая, и отправил тебе по почте.

Но когда ты открыла конверт, и я увидел ужас в твоих глазах, то понял, что только добро имеет право давать. Каким мучением было для меня, когда я отвез Пиши в храм Кали и смотрел, как она раздала все мои деньги, до последнего пайса, нищим. В ту минуту я, человек, которого не было, почувствовал себя зрителем в кинотеатре, который переживает за героев на экране, но не может им помочь. А может, это я был героем фильма, сюжет которого сам и сочинил?

На обратном пути из храма я, набравшись храбрости, спросил у Пиши, как бы невзначай, что это были за деньги. Она сказала, что они были заработаны нечестным путем — убийцей, из-за свой жадности погубившим семью Чаттерджи. Я представил, что она рассказала тебе то же самое, зная лишь половину правды, и содрогнулся от ужаса, подумав, как ты меня ненавидишь. В тот день я поклялся рассказать тебе всю правду, когда придет время, чтобы ты сбросила с себя тяжесть вины и ненависти, которую носила все эти годы.

Вот, Судха, мой подарок, единственное, что у меня есть для тебя: твой отец не убийца, по крайней мере, не убийца своего брата, как ты думала.

Единственное, о чем я тебя прошу — не рассказывай мамам, кто я. Уже слишком поздно, и ничего хорошего эта правда уже не принесет, а только лишит меня единственной оставшейся радости: помогать им сейчас, на склоне наших дней. Да и честно говоря, Гопал уже давно умер, он погиб в ту ночь в огне и воде, и теперь есть только Сингх-джи.

Я желаю моей внучке счастья, которое прошло мимо меня. Я благодарен судьбе за то, что мне посчастливилось понянчиться с ней в последние несколько месяцев. Я надеюсь, что когда она подрастет, ты расскажешь ей историю деда, чтобы она не повторила его ошибок. И я надеюсь, что она будет любить его хоть немного».

Я вцепилась зубами в костяшки пальцев, пытаясь унять боль. Меня переполняло чувство грусти, облегчения и недоверия. Сингх-джи — мой отец? Я даже не могла представить, что он чувствовал день за днем, почтительно приветствуя мам, и даже нас, послушно выполняя поручения. Человек благородного происхождения, как в какой-то старой сказке, притворился слугой. Только, в отличие от сказки, он так и не раскрыл никому, кем был на самом деле. Я вспоминала глаза отца на этом изуродованном лице, смотревшие на меня через автомобильное зеркальце, — благородные, печальные глаза, излучающие любовь, которую он не мог выразить и которую я не могла понять. Но зато теперь я знала, что когда с человеческого сердца оплавляется окалина, остается только золото.

Вдруг Даита начала хныкать, и я с радостью повернулась к ней. Выполняя такие простые и естественные материнские обязанности, я отложила письмо и его откровения в самый темный уголок души, где хранились воспоминания, которые мне не доставало смелости рассмотреть на ярком свете. Я боялась, что эти воспоминания сожгут меня, оставшись нераспознанными, как ту девочку из сказки, которая открыла запретную дверь, и ее опалила огнем колесница бога солнца, хранившаяся там.

Но тут в голову мне пришла удивительная мысль, появившаяся, словно луч солнца после грозы: если мой отец не убивал отца Анджу, то я могу сбросить груз вины, с которой жила так долго, что она стала частью меня. Больше мне не нужно жертвовать своей жизнью за жизнь ее отца. Я с осторожностью размышляла об этом, словно ощупывала только что затянувшуюся рану. И я поняла, что мои чувства к Анджу не изменились. Наоборот, они стали еще чище и сильнее, потому что я больше не чувствовала, что в долгу у нее. Я любила ее просто потому, что любила.

Я переодела Даиту, покачала ее, но она решила, что самолет ей больше не нравится. Она напряглась всем телом — Даита совсем недавно научилась этому весьма эффектному трюку — и начала кричать, пока ее личико не покраснело, и пассажиры не начали оглядываться, чтобы посмотреть, что же такое я делаю с бедным ребенком. Я пыталась дать ей грудь, но она отказывалась. Наконец, не зная, что еще сделать, чтобы успокоить ее, я начала шептать ей на ухо историю. К моему изумлению, Даита постепенно затихла и только лишь чуть всхлипывала. И так, в небе, между старой и новой жизнью, еще неясной, я начала рассказывать сказку, чтобы научить дочь быть сильной. Потому что мне казалось, что это самое главное для женщины. Я рассказывала Даите еще раз сказку про Королеву Мечей. Но пока я говорила, сказка изменилась.

Я рассказала, что Королева Мечей была обычной девочкой, которая, повзрослев, вышла замуж и забеременела. Как стражники пытались убить малышку в чреве матери, как нерожденная дочь дала матери смелости, чтобы они могли уйти, дала ей пылающие мечи из света, чтобы никто даже не пытался остановить ее.

Я рассказала Даите об отчаянии, охватившем королеву, когда родилась ее дочь, потому что никто не осмеливался приютить их у себя. О том, как она скиталась по многим странам, пока не пришла к берегу океана.

— И потом, — рассказывала я, — она услышала голос: «Мама, не плачь». Это были первые слова дочери, которая встала на колени и прикоснулась к мечам, которые были в руке матери. В ту же секунду они обратились в серебряную птицу с рубиновыми глазами и крыльями, сияющими, как две радуги. Королева вместе с дочкой взобралась на спину птицы, и она взлетела, унося их в новую страну и новую жизнь. «Мы будем теперь счастливы всегда», — хотела прошептать королева дочери, но передумала, потому что сказала бы неправду. В жизни так не бывает. Она просто молча обняла девочку, прижав ее к своему сердцу, чтобы передать ей силу, которая пригодится малышке в новой жизни. И пока они летели, их сердца подпитывались силой друг друга, чтобы быть готовыми к новой жизни.

Закончив свою историю, я любовалась уснувшей Даитой, которая непринужденно и доверчиво лежала на моих руках. Удивительно, как идеально подходил сгиб моего локтя для головки Даиты. И, несмотря на то что рука у меня уже затекла, я не меняла позы. Я держала малышку так очень долго, прислушиваясь к ее дыханию.