Читать книгу "Лето бородатых пионеров - Игорь Дьяков"

Например, сознательно смешивая понятия «антисемитизм» и «антисионизм» и «обличая» последний как первый. Таким образом, в стране, победившей фашизм, антифашизм может скоро стать подсудным (потому что сионизм и фашизм имеют единый многолетний корень – это, пожалуй, самая трепетная, самая скрытная политическая «любовь» нынешнего века). Я не оговорился – подсудным. Двести народных депутатов (взвесьте каждое из этих трех слов) составляют запрос о реанимации январского, 1918 года, чудовищного закона против антисемитизма. Постыдная для мало-мальски порядочного и цивилизованного человека акция (антисемитизм не имеет юридического определения, сажай кого хочешь, но не кто хочешь, а «избранные»), нашла поддержку у таких отчаянно-смелых борцов с аппаратом, как аппарата же воспитанник Б. Н. Ельцин. Ну да бог с ним, с Борисом Николаевичем, – можно ли боксера в пылу поединка корить за незаботу о выражении лица? Но мы-то этих двести выбирали – так или иначе? Значит, это мы сами и есть сеятели раздора и безумия…

Кстати о безумцах, которые «навеют человечеству сон золотой».

Навеяли. Счищая интеллектуальные нагноения и высвобождая душу от тяжких грехов, частью по недомыслию благоприобретенных, частью по малодушию, не избегнем мы и того, чтобы небезумно взглянуть на этих самых безумцев – от Кампанеллы и Мора до Вольтера и Руссо, от Фурье и Сен-Симона до уважаемой незнамо за что академика Заславской, от Марата, убитого внучкой Корнеля, до Хрущева, убившего личные подворья – основу семьи, продуктового достатка, сохранения трудовых традиций государственной стабильности. Тех же, кто готов с копьем отстаивать имидж демократа, создаваемый нынче Никите Сергеевичу, хочется, отослать к примечательной книге: «Список запрещенных книг» издания 1961 года. Там порядка восьми тысяч названий только в томе общественно-политической литературы. В основном архивные материалы, мемуары, в том числе автобиография Дзержинского, работы троцкистов и о троцкистах. После такой «демократической» акции можно писать историю России XX века заново: мол, эхма! революция продолжается! И приступили к делу известные всемирно «историки», «драматурги», «очевидцы» и т. п.

Но чему удивляться, если это лишь продолжение традиций лжи, установившихся много ранее? Все, что давало и составляло славу России, все, что способствовало ее процветанию, беспощадно клеймилось или в лучшем случае замалчивалось задолго до XX века. Идеологизация атеизмом (читай, антихристианством) делала совершенно непонятными, нелогичными, многие факты русской истории. Стержень – православие – подтачивался насильственно, и, хоть и не был подточен, не мог и не может быть подточен, – целенаправленные действия либералов-демократов привели к тому, к чему привели. Мы добрых граждан позабавим, и у позорного столпа…» – и это – молодой Пушкин. Уже отсюда один шаг до всемирно (конечно, всемирно!) известной, и талантливо написанной карикатуры Гюго на католического священника (Клод Фролло в «Соборе Парижской богоматери»), и еще шаг – до уморительного чудища Ильфа и Петрова (отец Федор в «Двенадцати стульях»). Становится совершенно непонятным, что, собственно, сплачивало русских на Куликовом поле или в Смутное время, когда «эти варвары» вышли из разора и безвластия избранием русского царя (кстати, настолько демократическим путем, что он ныне непредставим для нас)? Или во время нашествия «двунадесяти языков»? Ведь тогда кумир петербургских салонов, Бонапарт, был предан анафеме в каждом малочисленном сельском приходе, и нашествие его воспринималось чуть ли не как ритуальное, на сатанинские деньги организованное и с сатанинской целью – надругаться над Москвою, оплотом православия.

Особо досталось русским царям. Чем больше пользы принес России – тем глумливей, тем злобнее ругань «историков» (Александр III, Павел I).

Чем меньше – тем мягче, «диалектичность» откуда-то вдруг проявляется, а то и вообще пиетет. Петр, строивший флот в степях воронежских, одолевший Карла всего за 21 год, отправивший в опалу победителя сражений при Лесной и Полтаве – графа Шереметьева, наводнивший страну сиротами и калеками («ах, строительство Петербурга!»), беспощадно давивший народные восстания («царь-антихрист» в одном из новгородских храмов изображен во образе дьявола в Преображенском мундире), упразднивший патриаршество и переливший колокола в пушки, пьяница, развратник, глубоко больной человек, причем неуверенный в себе, заковавший делопроизводство в России в импортные оковы, – в общем, детище Лефорта-Лейбница, – он, конечно, Великий… А с каким омерзением глядели русские люди даже в начале XX века на злобные и зловещие карикатуры на своего царствующего Государя? – миллионы и миллионы русского православного люда. Где те карикатуры? – в солидных фолиантах, во всех учебниках. Где те миллионы? – в могиле. Но мы коснулись безумцев…

Говорить о каждом в отдельности не место и – скучновато, – кургузая философия разрушения души и «тела» – государств монархических, то есть тех, где из поколения в поколение, «по династии» передаются, накапливаясь, не теряясь, знания о тайнах власти, секреты успехов и противодействий козням – довольно однообразна и окрашивалась лишь пышной терминологией, соответствующей данному месту и времени.

Остановимся на наиболее ярком ее проявлении, двухсотлетие которого пышно отмечалось в Париже, причем при участии загадочно-неназванных советских артистов.

Предваряя свой «1920», В. В. Шульгин писал: «… о Русской революции будет написано столько же лжи, сколько о французской. Из этой лжи вытечет опять какая-то новая беда. Для нас это ясно. Мы, современники Русской революции (начавшейся в 1917 году), прекрасно знаем, какую роль в этом несчастье сыграло лживое изображение революции Французской…» Шульгин не поясняет эту ложь, для него она очевидна. Но по сей день она по большей части остается неназванной, что само по себе примечательно. Ни при каких переменах!..

«Свобода, равенство, братство!» – лозунг, выработанный хитроумными демагогами в недрах масонской ложи иллюминатов – привел к более чем миллионным жертвам (больше пяти процентов тогдашнего населения Франции), разрухе, голоду, тотальной грызне партий, и, наконец, породил свирепую диктатуру.

Избранные решительным меньшинством (но с помощью бессовестных интриг и махинаций) «друзья народа», до того регулярно казнившие манекен, изображавший короля Филиппа IV Красивого (он в свое время уничтожил орден тамплиеров), перешли от имитаций к действиям. Конвент проголосовал за казнь Людовика XVI большинством в один голос. Между тем, чтобы заседать в Конвенте и подавать в нем голос, быть членом революционного трибунала, который самозванно решал участь короля, необходимы были три условия: 25-летний возраст, французское гражданство и занесение в списки как представителя народного. Среди тех, кто подал голос за смерть короля, один не имел 25 лет (Сен-Жюст), другой не был французом, а пятеро не были внесены в списки Конвента. Всего же не имели права голосовать четырнадцать из проголосовавших за казнь. (Впрочем, король был осужден раньше. В 1785 году во Франкфурте, на конгрессе иллюминатов под председательством основателя ордена Адама Вейсгаупта, профессора права в Ингольштадтской коллегии).

После 14 июля по всей стране начался погром: «Повсюду и одновременно Франция была приведена в ужас, сведена с ума, потрясена криком, точно излетающим из одних уст, одинаковым по всей стране, – писал современник. – Волны бессудных зверских убийств, невесть откуда взявшиеся шайки и толпы вооруженных до зубов разбойников…» Действительно, откуда? Но вот факты: уже в 1787 году во Франции насчитывалось не менее 282 масонских лож, членами которых значились все будущие «герои и жертвы» революции – Робеспьер, Марат, Мирабо, Сийес, Дантон, Демулен, вплоть до знаменитого доктора Гильотена. Начиная с того же 1787 года в ложи привлекается в массовом количестве тогдашний французский «челкаш», – и заваривается каша. Простите, начинается «Новая История», о которой мы теперь обязаны говорить с придыханием.