Читать книгу "Среда обитания - Михаил Ахманов"

Мадейра присел рядом, стараясь не смотреть на мертвую девушку.

– Как вы полагаете, Дакар, ее соплеменники будут мстить?

– Не думаю. Они решат, что на нее обрушился гнев богов. Что до нас… нас они просто не заметят, если не будем слишком высовываться.

– А… а другие? Другие существа, не люди?

– Для многих из них мы представляем лакомую добычу. Для комаров и муравьев, клопов и головастиков. Еще для птиц, собак и кошек. Панцирь, может, и не раскусят, но нам от этого не легче – сглотнут целиком.

Блюбразер нервно поежился.

– Не вернуться ли нам? Что бы мы ни нашли в дальнейшем, что бы ни выяснили, все меркнет перед уже сделанным открытием – перед тем, что Поверхность населена огромными людьми и, вероятно, столь же огромными хищниками. Было бы лучше…

– Было бы лучше тебе помолчать, – перебил Крит. – Я еще не собираюсь в Мобург. И не соберусь, пока не увижу что-то поинтереснее пузыря в цветных разводах и здоровенного трупа. В скафе нам ничего не угрожает. Мы полетим за вторую стену и исследуем окрестности. Как ты считаешь, Дакар?

– Полетим, но завтра, – вымолвил он. – Близится вечер, потом наступит ночь. Ночью надо остаться здесь.

– Почему?

– По многим причинам. Во-первых, нужно похоронить Дамаска или хотя бы попрощаться с ним. Во-вторых, взгляни на этот двор – он покрыт тетрашлаком, за сотни лет травинка не проросла, и нет ни насекомых, ни птиц. Думаю, купол их тоже отпугивает… Безжизненное место и безопасное для нас. А кроме того… – Он помолчал, хмурясь и вздыхая, потом добавил: – Кроме того, соплеменники девушки могут явиться за ней, и мы их увидим и проследим до стойбища. Но если они не придут и труп начнет разлагаться на жаре, дело плохо. Появятся мухи, и муравьи, и хищные птицы.

– Это опасно?

– Для нас – опасно! Мы тут чужие, Крит, такие же чужие, как пришельцы со звезд. И к тому же слишком крохотные…

Охотник поднял голову, взглянул, прищурившись, на солнце и сказал:

– Решено, останемся здесь. Возникнет опасность – залезем в скаф и скроемся под куполом, можем даже в ангар спуститься, но это в самом крайнем случае. Мы с Мадейрой хотим поглядеть на звезды и луну. – Крит похлопал блюбразера по спине. – Говорят, незабываемое зрелище! Верно, Дакар?

– Верно, – отозвался он, поднимаясь на ноги.

* * *

Солнце садилось, щедро расплескав последние лучи по небу. В зените, где плыли белые полупрозрачные облака, небосвод был нежно-голубым, на западе – розовым, с оттенком червонного золота, а на востоке, где висела бледная луна, начал темнеть. Солнечный диск, огромный и алый, как всегда бывает на закате, коснулся внешней стены и неторопливо пополз вниз; ее четкая прямая вершина отсекла от диска нижнюю четверть, затем половину, три четверти и наконец скрыла его целиком. Луна, наливаясь серебряным светом, поднималась, будто вторая чаша небесных весов, и сероватые пятна проступали на ней все отчетливее. Насколько он помнил, их рисунок не изменился, да и сама луна казалась не больше, чем в его эпоху. Созвездия тоже не изменились – он легко нашел Кассиопею, Пояс Ориона, Малую и Большую Медведицы. Получалось, что от родной эпохи его отделяют не миллионы лет, а только тысячелетия, два или три; может быть, еще и меньше. Эта мысль согрела его, хотя принципиальной разницы между холмами и горами времени не было никакой – то и другое надежно скрывало прошлое.

На закате они похоронили Дамаска, сдвинув манипуляторами огромный камень. Броня выдержала удар, но череп был разможжен, шея сломана, а лицо превратилось в кровавое месиво. Крит и Хинган сняли с погибшего панцирь, Эри сказала слова прощания, Мадейра извлек из своих регистрирующих приборов медленную тягучую мелодию. Тело сожгли излучателем скафа, прах развеяли по ветру, и когда последняя пылинка улетела с тетрашлаковой стены, Крит горько произнес:

– Ушел, как последний капсуль… Гниль подлесная! Один из лучших Охотников!

Эта эпитафия была ему непонятна. Наклонившись к Эри, он тихо спросил, что означает сказанное Критом, и та пояснила, что между статусом жителя Мобурга и процедурой смерти имеется некая связь. Капсули умирают под сон-музыку, безболезненно, но без затей, а людям достойным положены предсмертный пир с одалисками и стимуляция центров наслаждения в мозгу. Существовало семь разрядов эвтаназии, более или менее пышных, но кончались они одинаково: измельчителем, трубами и башнями в латифундиях, где черви-ассенизаторы перерабатывали органику в компост.

Для ночлега Крит выбрал место рядом с самым куполом. Его свечение было неярким и не мешало любоваться небесами; цветные круги и овалы медленно плыли по выпуклой поверхности пузыря, будто аккомпанируя мерцанию звезд, движению облаков и порывам несильного ветра. Они поели – проглотили пищевые капсулы и какое-то средство, захваченное Мадейрой, препарат имунной защиты от болезнетворных вирусов. Потом уселись у скафа; Хинган достал баллончик с грушевым вином, и все отхлебнули по глотку, помянув умершего.

– Жаль, что он не увидел звездного неба, – произнес Мадейра. – Чарующее зрелище! Я сделал запись и проиграю ее в тот день, когда отправлюсь в Стволы Эвтаназии.

– Если доживешь до них, – мрачно заметил Хинган.

– Постараюсь. Скажите, Дакар, что порождает мерцание звезд? Одни из них яркие, другие светят еле-еле… Это зависит от расстояния?

– Не только, – ответил он, чувствуя тепло приникшей к нему Эри. – Светимость звезд различна. Есть голубые и белые гиганты, в десятки и сотни раз более яркие, чем Солнце, есть красные карлики и переменные звезды, цефеиды, есть объекты, которые кажутся звездой, но на самом деле это огромная галактика. Земная атмосфера заставляет их мерцать. Что до расстояний…

Внезапно он смолк; мысль о звездных расстояниях потянула за собой другую, заставив его приподняться в возбуждении. Он повернулся к Мадейре. Лунный свет скользил по лицу блюбразера, и мнилось, что оно вылеплено из белого гипса.

– Вы говорили, что мы в тридцати мегаметрах к северу от Мобурга? То есть в трехстах километрах, считая прежней мерой… Мобург под Валдайской возвышенностью, и значит… значит… – Он вдруг ощутил, как замерло и тут же гулко ударило сердце. – Это значит, что мы вблизи большого города… древнего города, в котором я родился и прожил жизнь… Там, за стеной – Петербург!

– Ты уверен? – спросил Крит.

– Да! Огромный зал с траншеями и каменными обломками, что около ангара скафов – это станция метро. А метро прокладывали только в самых больших городах.

– Метро?

– Вид подземного транспорта, предшественник ваших трейнов, – пояснил он. – Кроме того, завод, что под нами… Такие заводы наверняка строились в крупных промышленных центрах, где сосредоточены запасы всякого сырья. Думаю, здесь не один завод – ведь город вроде Петербурга битком набит металлом. Станки, машины, рельсы, трубы, провода, мосты и арматура зданий… Неужели все разобрано? Разобрано, разбито, свезено сюда и переплавлено в крохотные слитки? Не может быть!