Читать книгу "Есть! - Анна Матвеева"

Я не бывала в школах с собственного выпускного вечера и никогда не задумывалась, скучаю ли я по этой – самой уязвимой, за исключением разве что глубокой старости! – части жизни. Главная задача, которая стояла передо мной в первые дни освобождения от школьного рабства, – как можно скорее позабыть все, что со мной здесь происходило. И с задачей этой я справилась блестяще! Тем удивительнее оказалось, что на самом-то деле я отлично помню о том, что такое школа, – с ужасающей четкостью и таким нагромождением подробностей, которое уместно разве что в особо безвкусном архитектурном стиле.

Я помнила и столовский запах кислых тряпок, и куртки, висевшие на вешалках угрюмо, будто скинутые шкуры, – и вот эту властную женщину с волосяной фитюлькой на затылке я тоже отчего-то помнила, хотя не училась именно в этой школе ни единого дня. Женщина наверняка была завучем. Она шла мне навстречу решительно, как лыжник к финишу. Я вжалась в стену – тоже знакомую, крашеную и холодную, как покойник.

Завучиха милостиво кивнула каким-то девочкам (подхалимского вида) и скрылась за поворотом, а я двинулась – мелкими перебежками, как в кино про войну, – в тот класс, где меня должен был ждать пресловутый мальчик.

Это был даже не класс, а просторный закут, откуда вели двери в разные классы начальной школы. Я остановилась у шкафчиков, почитала фамилии с именами. Из шкафчика Васильевой Сони торчали изумительно грязные изначально белые носки. Артем Чугаев запихнул в свое отделение ком куртки, а сверху положил недоеденный и начавший разлагаться банан.

Нужный мне мальчик сидел в углу за шкафчиками и трясся мелкой, как соль, дрожью.

– Как хорошо, что ты пришла! – сказал он. – Я боюсь девчонок, они обещали с нами разобраться .

Мальчик указал пальцем в дальний класс. Оттуда на самом деле доносились ритмичные удары и вскрикивания – при желании их можно было принять за саундтрек к жестокому мультфильму.

Через секунду из класса вылетела девочка – в ярко-красной кофточке с кружевным воротничком, съехавшим набок, она напоминала передового воина инквизиции. Следом неслась самая настоящая кодла девиц разного размера, они пинали портфель – в воздухе мелькали ноги, как спицы гигантского колеса. Портфель был явно мальчиковый, и хозяин его шел за озверевшей шайкой, смирившись со своим горем и пытаясь из последних сил принять утрату с достоинством.

– Пошли скорее, – шептал мой третьеклассник, утягивая меня за руку в сторону раздевалки, но я не могла не вмешаться. Есть у меня такая особенность – не умею спокойно смотреть, как обижают беззащитных.

– Эй! – вежливо обратилась я к атаманше, которая лихо вытерла нос кружевным воротничком. – Чем он так провинился?

– Ничем, – сказала дерзкая девчонка. – Просто это Ляхов. Не понимаете, что ли?

У просто Ляхова в этот момент закончилось терпение – из глаз мальчишки полились такие огромные слезы, каких не бывает у взрослых людей.

– Вера Петровна идет! – закричала одна из девочек, и все они тут же растворились в пространстве.

В закуте действительно появлялась та самая завучиха из коридора, которая давеча вжала меня в стену, – причем появлялась она по частям, как бес. Вначале мы услышали дробный рокот каблуков. Затем нас накрыл с головой тошнотворно-ванильный дух туалетной воды (я готова была поверить, что это и в самом деле вода из туалета). И наконец мы увидели саму Веру Петровну, надменной валькирией спустившуюся в грешный мир.

– Так-так. – Завуч неодобрительно глянула в мою сторону. – Опять 3-й «В». Бесчинствуем, да, Ляхов?

– Он не… – вякнула было я, но Ляхов поднял на меня темно-синие глаза, и я увидела в них просьбу: «Замолчи». Говорить было бесполезно.

Вера Петровна потребовала дневник, и Ляхов молча достал его из растерзанного портфеля. Я увидела этот дневник – с собачкой на обложке – и мельком яркий пенал, увидела веселые тетрадки, которые придуманы для мифических детей из телерекламы, не имеющих ничего общего с реальным детством. Я представила, как мама Ляхова покупала все эти милые канцелярские вещички для сына, как она складывала их в оскверненный теперь портфель, и мне стало больно, будто это меня пинала в живот злобная стая девчонок.

– Ненавижу девочек, – сказал мне мальчик на выходе из школы. – Они очень больно дерутся.

На выходе из школы компания девиц постарше мутузила одноклассницу, а какие-то парни весело снимали происходящее на телефон. Мутузили девчонку как бы в шутку, но по ходу дела увлеклись.

– Что здесь происходит? – возмутилась какая-то родительница, а я сказала мальчику:

– Пойдем побыстрее к машине. Так хочется вернуться в знакомый комфортный мир взрослых людей.

Может, именно в тот день я впервые подумала, что никогда не буду рожать?

Я и сейчас думаю, что дети – самая уязвимая наша часть, беспощадно отсеченная, отдельная от нас. Наверное, это невыносимо, когда твоему ребенку делают больно, – я вот, например, просто не готова взять на себя такую боль. И все эти умилительные пеналы, купленные мамой, все эти смешные попытки пап разобраться с обидчиками сына – все это кажется мне таким диким и жалким, жалким и диким…

Я не хотела рожать девочку, потому что боялась, что она станет такой же, как я.

И я не хотела рожать мальчика, потому что мне было бы страшно за него: ведь я знала, как больно умеют делать девочки.

Я-то понимаю, как это больно – жить.

Девочки и драки – да, читатель, здесь каждому найдется что вспомнить! Девочки растут, правила меняются, на смену пинкам и обзывалкам приходят самые настоящие дуэли. В основном из-за мальчиков, но порой – во имя принципов и тщеславия ради. Маркиза де Нель дралась на дуэли с графиней де Полиньяк, потому что обе (Неля и Полина) хотели получить одного мужчину – будущего герцога Ришелье.

А две аспирантки, с которыми я случайно попала в компанию, сражались при помощи знаний и талантов. Точнее, сражалась одна – некрасивая брюнетка с кривым ртом и потрясающей выносливостью печени: она могла пить днем вино, вечером водку, а утром как ни в чем не бывало шла на работу, свежая и бодрая, что твой первоклассник.

Соперница брюнетки даже и не подозревала о том, что она – соперница, все мирно сидели за столом, и разговор, я помню, шел про Англию и ее гостиницы.

– Ужасные у них гостиницы! Ужасные! – причитала некая барышня, для пущей убедительности закатывая глаза, что смотрелось почти неприлично. – Мы взяли «четыре звездочки» и сталкивались в номере лбами. И кормили ужасно, ужасно!

– Милая, – остановил барышню ее спутник, державшийся терпеливо и снисходительно, как наставник трудного ребенка, – я уже объяснял тебе – держава завоевала полмира именно потому, что пренебрегала бытом и изнеженностями!

– Пока все прочие сидели в биде, британцы шагали по планете, – хохотнул хозяин дома и процитировал уместный случаю стих.

Криворотая гостья, которая до того времени вполне индифферентно ковырялась в тарелке – словно выискивая сокровища между пирамидками салатов, встрепенулась и даже, мне показалось, приподняла правое ухо: