Читать книгу "Музыка и Тишина - Роуз Тремейн"

В то же время я предприняла опасный шаг и снова написала Английскому Лютнисту.

Перед самым Рождеством, за несколько дней до того, как Эмилия нашла малыша Маркуса, от Питера Клэра пришло еще одно письмо, и мне снова удалось его перехватить.

Этот Лютнист оказался еще более глупым и Мягким, чем я предполагала. Его Мягкость может означать, что он слишком труслив, чтобы выполнить мои инструкции относительно Финансовых Бумаг Короля, в таком случае все мои Планы превращаются в ничто. Но я так томлюсь по Отто, моему обожаемому Жеребцу, моему Дивному Немцу, что решилась пойти на что угодно, лишь бы вновь с ним соединиться.

Письмо, которое Лютнист шлет Эмилии, полно вздохов. Я слышу их в тиши моей комнаты. Так и вижу Англию — страну, в которой со всех сторон раздаются Стенания.

Питер Клэр спрашивает Эмилию, почему она не отвечает на его первое письмо, и умоляет ее сказать, что она по-прежнему его любит, потому что без ее любви он может начать терять Рассудок. Все влюбленные преувеличивают, и Питер Клэр не исключение. К моей немалой досаде, он делает вид, будто они с Эмилией невинные жертвы времени, на которых пала, как он это называет, Великая Тень Развода Короля с его Женой, тем самым давая понять, что, если бы не я, они могли бы быть абсолютно счастливы и свободны, как жаворонки. Подобное Искажение Событий помогает мне ожесточить сердце и спрятать письмо. Я говорю себе, что спасаю Эмилию от человека Глупого и Сентиментального и, уж конечно, далеко не такого, каким она его считает, к тому же как может она жить в Англии с ее ненормальной погодой? Для нее будет гораздо лучше остаться здесь со мной или поехать в Швецию и стать частью Семьи, которую я создам с Графом Отто Людвигом Сальмским. Возможно, у Графа найдется красивый кузен, за которого она сможет выйти замуж? И тогда мы никогда не расстанемся.

Итак, я сочиняю короткую записку Мистеру Клэру, в которой напоминаю ему про мои прежние инструкции относительно «важных бумаг, проясняющих состояние Королевских Финансов с тем, чтобы я могла выяснить, какое Будущее меня ожидает». Я пишу ему, что, если они будут незамедлительно отправлены мне, я забуду непозволительную грубость, которую он себе позволил, оставив без внимания мое первое письмо. Более того, в этом случае я передам Эмилии предназначенные ей слова и вздохи, но если ничего не получу от него в ближайшем будущем, то ни одно из его писем никогда не попадет ей на глаза.

В таких делах лучше всего быть откровенной и краткой. Мы входим в новый, 1630 год, когда я стану старше, чем была. Я должна разыграть эту карту, поскольку другой у меня просто нет.

И тем не менее, отдавая письмо Посыльному и видя, как он кладет его в сумку, я замечаю, что у меня дрожит рука.

Дело брата Эмилии Маркуса приняло крайне неприятный оборот.

Когда в Сочельник она привезла его домой и мы вместе обвели ее Отца и Братьев вокруг пальца, притворившись, будто в Боллере нас нет, я очень развеселилась и сказала Эмилии:

— Теперь, когда мы нашли Маркуса и Одурачили твоего Отца, все будет в порядке, и ты увидишь, как прекрасно мы заживем!

Но эта «прекрасная жизнь» еще не наступила. Не знаю, каким я представляла себе этого ребенка, но уж, во всяком случае, никак не ожидала, что он окажется для меня таким тяжким Испытанием. Откровенно говоря, я даже не уверена, смогу ли я допустить, чтобы он и дальше оставался в этом доме, такой он Странный и Неприятный.

Прежде всего, он отказывается говорить. Нам до сих пор неизвестно, посылали его в Исправительный Дом или нет, убежал он оттуда или вообще никогда не был в Архусе. Я очень терпеливо расспрашиваю его об этом, но он лишь смотрит на меня в полном недоумении и с глупо раскрытым ртом, а затем без всякого предупреждения отворачивается, убегает и прячется в самых удивительных местах, так что мы часами не можем его найти.

Я говорю Эмилии, что нам надо отучить его от Привычки Прятаться, но она объясняет мне, что он всегда прятался от своей мачехи Магдалены и будет продолжать делать это, пока не убедится, что ее здесь нет. Он такой маленький, что может спрятаться в ящик. Вчера он притаился в пустой дровяной корзине. Мне никогда не приходилось видеть такое призрачное существо.

К тому же он все время липнет к Эмилии. Минуты не может побыть без нее, и я уже раскаиваюсь, что посоветовала ей не спускать с него Глаз, поскольку она все время берет его на руки и баюкает, как младенца.

Я говорю ей:

— Эмилия, дорогая, позови кого-нибудь из слуг, и пусть Маркуса развлекают на кухне или в буфетной, а то мы и в карты не можем спокойно поиграть.

Когда она делает, как я ей говорю, Маркус отказывается уходить, пускается в слезы и зовет: «Эмилия, Эмилия!» Какая уж тут Игра.

Какое испытание моему Терпению. Я никогда не могла любить детей. Это дикие обезьяны. Они даже не пытаются изучить Правила, по которым Человек должен жить.

Как ни люблю я темноту Боллера, я открою все двери и ставни, и, если Йоханн Тилсен заявится к нам искать Маркуса, у меня будет серьезное искушение Вернуть Ему Мальчишку. Мне невыносимо видеть, как Эмилия превращается в Маленькую Мать, ведь прежде ее единственной заботой было мое благополучие, мое счастье, и я с нежностью вспоминаю часы, проведенные нами в саду Росенборга, где мы вместе писали акварели и нам никто не мешал.

Но что мне делать с Маркусом после всех обещаний, которые я дала Эмилии? Я говорила ей, что мы будем Дружной Семьей. Сказала, что стану заботиться о Маркусе «как о собственном Ребенке». Сказала, что он наконец-то будет счастлив. Но он не проявляет никаких признаков счастья. Ночью он плачет в кровати. Эмилии приходится вставать, чтобы его утешить; она почти не спит, и под ее серыми глазами появляются темные круги. Хоть он и произносит на несколько слов больше, чем раньше (одно из них «Отто»), от этого ни речь его, ни поведение не стали менее странными. Ест он очень мало. Меня он боится и ни за что не берет мою руку. Он писает в постель. И — что хуже всего — его надо держать подальше от Доротеи, поскольку, когда он на нее смотрит, в его глазах появляется всякому заметная жгучая Ненависть и, заявляю, он с удовольствием Убил бы ее кочергой, столкнул бы ее колыбель с лестницы или поджег ее одеяльце.

Однажды я сказала Эмилии, что Маркусу надо нанять Няньку и найти для него комнату подальше от моей. Но она так привязана к своему маленькому Брату-привидению, что только плачет и умоляет меня проявить терпение.

— Эмилия, дорогая, — говорю я ей, — не говори мне о Терпении, ведь ты прекрасно знаешь, что его у меня нет.

Фигура в пейзаже

Наступление нового года празднуется на улицах Копенгагена с большой пышностью.

Некоторые детали праздника были заранее организованы — музыкальные представления, дрессированные животные, акробаты, паяцы на ходулях, — а иные родились из энтузиазма горожан, из жажды новизны, которые, в свою очередь, порождают стремление к неумеренному потреблению спиртного.