Читать книгу "Не спи под инжировым деревом - Ширин Шафиева"

И я, такой же целеустремлённый, немного дрожащий от волнения, направлялся навстречу своей судьбе, когда меня окликнули по имени два голоса, неожиданно гармонично звучащие в дуэте, – один я узнал бы из всех голосов на свете, а другой был родным, хотя и поднадоевшим. Обернувшись, я увидел, как меня догоняют Ниязи и Сайка. Их появление оказалось удивительным, я не ожидал, что кто-то будет провожать меня. Я даже не сообщил никому, каким рейсом лечу.

– Хорошо, я боялся, что мы не успеем, – сказал Ниязи и, перехватив мой взгляд, обращённый на то, что он держал в руках, протянул мне большой чёрный футляр: – Вот, держи. У тебя ещё возникнет надобность в ней.

Не произнеся ни слова от потрясения, я положил футляр на пол и открыл его. Это была моя Сиринга. Я как будто встретил близкого человека, которого считал пропавшим без вести.

– Знаешь, я часто возмущался и даже пару раз хотел тебя убить…

– О, не ты один.

– Но я тебе благодарен. За всё. И вот за это – я указал на Сирингу – особенно. Ты странный, но ты изменил мою жизнь. Я сам не смог бы так.

Пока я так неуклюже благодарил его, Ниязи смотрел на меня, не мигая, а потом сказал:

– Не стоит благодарностей.

– Почему не стоит? Мы, наверное, уже больше не увидимся…

– Непременно увидимся. Ведь у тебя ещё остаётся второе желание.

– Что? – не понял я.

– Оставлю вас наедине, – ускользнул от ответа Ниязи, отходя в сторону, чтобы я мог попрощаться с Сайкой. Она стояла, неуверенно сжав ноги, и смотрела по сторонам, избегая встречаться со мной глазами.

– Вот, это я испекла для тебя, – сказала она смущённо, протягивая какой-то неопрятного вида пакет, из которого сильно пахло маслом – последний кулинарный шедевр моей некогда любимой.

– Спасибо, солнышко.

– Ты возьмёшь меня к себе, да? Когда устроишься?

– Конечно, милая. – Я и сам не мог понять в этот момент, лгу я или нет, но Сайка продолжала верить в моё существование даже после того, как родные мать и сестра перестали в него верить, и это не давало мне покоя. Возможно, Сайка и была моей судьбой – такой вот капризной, глуповатой, неотёсанной и голосистой, но любящей. Мы обнялись, потом я отстранился и сказал ей:

– Прощай.

Она долго топила меня в своих глазах, светлых, как чистая вода под солнцем, и я наблюдал, как в их глубине одно за другим рождались и умирали сожаление, сомнение и удивление. А потом она моргнула, отошла к Ниязи и спросила:

– А что-э мы здесь делаем?

– Встречаем одного моего друга, я тебе уже сто раз говорил!

Перемена произошла так резко, словно кто-то, кто был против нашего с Сайкой будущего, прочитал мои мысли и нажал тайный переключатель в её голове. В этот момент я ощутил неотвратимость нашего расставания так же ясно, как, наверное, ощущает неизбежность смерти приговорённый к повешенью, когда на его шее затягивают петлю. Никогда, никогда я больше не почувствую тепла её пухлых губ и гладкости её кожи, мне останутся от них только воспоминания да записи её голоса в моих песнях. Воспоминания со временем состарятся и утратят чёткость, а потом и вовсе превратятся в «я просто знаю, что это было», а записи я не стану слушать. Знаю, что не стану.

Как будто сквозь прозрачную стену, отделившую меня от Сайки и Ниязи, я вдруг увидел, как последний достал словно из воздуха что-то маленькое, блеснувшее в его руке, и я узнал в предмете свой подарок – цепочку с кулоном, ту самую, которую Сайка уронила в колодец. Покорно, как барашек, Саялы подставила шею, и Ниязи надел на неё цепочку, что-то тихо шепча ей на ухо. Затем он развернул её к себе и внимательно вгляделся в её лицо, но в его глазах не было ни любви, ни даже вожделения – только вдумчивый расчёт опытного игрока, изучающего свои карты. Неужели он и для неё припас какой-то хитроумный трюк? Мне никогда не хотелось обладать способностью читать мысли, но в этот момент я бы взял её в аренду на полчаса, только чтобы узнать, что творится в мозгу Ниязи. Однако времени до окончания регистрации оставалось совсем немного, и, как бы мне ни хотелось разгадать тайну Ниязи и налюбоваться Сайкой перед тем, как мы навсегда разойдёмся, пришлось идти вперёд.

С Сирингой за спиной я направился к первому рубежу: рамкам металлоискателя – порталам, пройдя через которые должен был доказать, что не представляю опасности для всех этих перевоплощающихся душ и их перевозчиков. Оглянувшись в последний раз, я увидел, как Ниязи подмигнул мне, а потом поднял руку с пальцами, сложенными странным образом – не то в мудре, не то в масонском жесте. Я слабо улыбнулся в ответ и отвернулся.

Вот и стало моё одиночество не только внутренним, но и вполне видимым и осязаемым. Вдруг оказалось, что теперь я могу делать всё, что пожелаю. Никакой ответственности. Никаких угрызений совести. Никаких «Тебе же ещё семью создавать», «Устройся на работу», «На кого ты мать и сестру оставишь!». Иногда, страшно подумать, я завидовал сиротам. А теперь я и сам больше чем сирота – невидимка. Книга Судьбы пуста, и чистые страницы я смогу заполнить по собственному усмотрению. И в один момент странная уверенность в том, что с этого дня в моей жизни всё будет складываться невероятно, великолепно, лучше, чем в самых смелых мечтах, наполнила меня до краёв, как попутный ветер раздувает изголодавшиеся в штиль паруса, как дождь заливает пересохший колодец. Это не вызвало во мне ожидаемого ликования, а наоборот, я словно бы уже всего добился и теперь лежал дряхлым стариком на смертном одре и сожалел о том, чем мне пришлось пожертвовать ради успеха. Но, вспомнив о Сиринге за спиной, я признался самому себе, что в конечном итоге в мире нет ничего важнее искусства, ничто, кроме него, не сделает нас бессмертными, не возвысит душу, не научит и не утешит. Искусство и есть высшая форма любви, которую нельзя объяснить унизительной пляской гормонов, и ради этой любви можно разрубить любые прочные узы. Так делали многие до меня, и так, я верю, будут поступать и впредь. Откуда бы я ни уехал, с кем бы ни расстался – со мной всегда будут мой талант, моя музыка, мои песни, а значит, ничто не страшно. Если мир вокруг меня разрушится – я сотворю его заново.

Это было последним, о чём я успел подумать, прежде чем попасть на конвейер бюрократической машины, проверявшей мои документы и постепенно превращавшей меня из подозрительного субъекта в пассажира авиалайнера.

Мои мытарства благополучно разрешились, и я сделал привал в уютной зоне ожидания, убаюкивающей тихим многоголосым эхом, витающим под высоким потолком, и спокойными бежевыми тонами. Все мысли куда-то улетучились, и осталось одно созерцание. Мне казалось, что звуки аэропорта одновременно похожи на биение сердца и урчание, издаваемое кишечником. Снаружи мир ожидающе скалил зубы, простирал руки, причмокивал от нетерпения, а я сидел здесь и ждал назначенного срока.

Объявили посадку на мой рейс, и я, даже не осознавая того, что происходит, влился в поток остальных путешественников, устремившихся к телескопическому трапу. Когда я ступил на его слегка покатый пол, он показался мне зыбким, шевелящимся, живым. Какая-то посторонняя сила, которую я не ожидал здесь встретить, поволокла меня в неизвестность, и, поняв, что не могу сопротивляться и остановиться, я начал испытывать страх. Стены и потолок туннеля сдавили мою грудную клетку, в глазах у меня потемнело. Мне захотелось вернуться назад, в зал ожидания, в его безмятежность, но меня несло вперёд через удушающую тесноту и мрак. И когда я уже решил, что мне вот-вот настанет конец, тоннель вдруг закончился, я увидел сияющий свет и невероятно красивое, как у ангела, лицо бортпроводницы. Она улыбалась мне так счастливо и нежно, как мать улыбается своему новорожденному младенцу. Стены тоннеля отступили. Я наконец-то смог вдохнуть. И это был воздух уже совсем другого мира.