Читать книгу "Император - Олег Кожевников"

Я взял проведение этой операции на себя. Хотелось в деле проверить результативность своей деятельности в качестве императора. Да и внушить уверенность солдатам в том, что можно остановить германцев, схлестнувшись с ними лоб в лоб. Солдаты верили в удачливость Михаила. А я и не сомневался, что эта операция окажется удачной. Слишком много сил было в неё вложено. К тому же из данных разведки было известно, где немцы нанесут свой удар. Заблаговременно к восточной окраине Риги была передислоцирована бригада ракетных установок залпового огня и проведена тщательная рекогносцировка местности, по которой германцы собирались наступать. Строить какие-либо оборонительные сооружения либо оборудовать дополнительные капониры для пушек я запретил. Нельзя было показывать германцам, что мы знаем о готовящемся наступлении и проводим работы, чтобы его отразить. И немцы, несмотря на поднявшуюся суету в русской армии (наверняка их агентура доложила в Берлин о начавшейся усиленной боевой подготовке и переброске на Северный фронт 1-го и 2-го кавалерийских корпусов), повелись на нашу дезинформацию, что это связано с начавшимися волнениями в Финляндии. Волнения в великом княжестве, конечно, имели место (Маннергейм начал жёсткую зачистку националистического подполья и движения «Красная гвардия», дело дошло даже до перестрелок), но генерал-губернатор контролировал положение и не просил императора о помощи войсками. Мысль использовать события в Финляндии как объяснение причины переброски мобильных сил русской армии (это была не только кавалерия, но и все дивизионы броневиков, имевшихся в армии) принадлежала Кацу.

Идиотизм и самонадеянность германцев стали мне ясны, когда я ознакомился со свежей разведсводкой. К ней был приложен и последний приказ кайзера: «Для господства в Рижском заливе и обеспечения фланга Восточного фронта надлежит совместным ударом сухопутных и морских сил овладеть островами Эзель и Моон и запереть для неприятельских сил Большой Зунд». Мне смешно было это читать. Самым простым доказательством того, насколько слабо немцев интересовало положение в Рижском заливе, является их отношение к обороне берега в этом районе. За несколько лет они не построили ни одной, даже самой слабой береговой батареи. В это же время берега Фландрии были буквально усеяны орудиями самых разных калибров, вплоть до 381 мм. Если бы немцы поставили пару таких орудий не в районе Зебрюгге, а на мысе Домеснес, они не только немедленно вышвырнули бы русский флот из Рижского залива, но и быстро уничтожили бы батареи мыса Церель. Непродуманность приказа кайзера и вселила в меня уверенность, что наша операция, проработанная до мелочей, будет успешной.

Эта уверенность подтвердилась на сто процентов и даже больше. Германцы не только были остановлены и отброшены назад, но у солдат противника началась форменная паника, и они побежали, бросая не только тяжёлое вооружение, но даже стрелковое оружие. План отражения германского наступления пришлось корректировать – подтягивать и вводить в прорыв свежие части. Не хотел я трогать Особую армию, корпуса которой были сосредоточены на опорных пунктах в ближайшем тылу фронта, но пришлось. Сначала в прорыв был введён 39-й армейский корпус, а когда немцы добежали до Литвы, вся Особая армия преследовала драпающих германцев. Но не всё было так гладко, всё-таки выучка немецкого солдата давала себя знать. Несмотря на безнадёжную ситуацию, некоторые части всё-таки пытались организовать оборону. Хотя командиры этих частей знали, что помощи ждать было неоткуда – 26 июня во Францию начали прибывать американские солдаты. Нажим на германскую армию усилился, и уже невозможно было перебросить с Западного фронта ни одной дивизии. Наверняка эти командиры выполняли приказ приостановить русских, чтобы основные силы смогли занять укрепления в Восточной Пруссии.

Для меня намерения германцев достичь возведённых ещё их дедами цитаделей было понятно. Германские генералы надеялись на толстые стены и всё еще присутствующий в старых укреплениях дух воинственных пруссаков. Что солдаты впитают это в себя и снова станут мужественными и стойкими воинами. Восстановление боеспособности немцев, конечно же, беспокоило как меня, так и генералов созданного ещё в мае штаба операции «Меч Немезиды». Именно так называлась операция по отражению германского наступления в полосе Северного фронта. К тому, что командование этой операцией взял на себя сам император, в ставке отнеслись настороженно, а вот солдаты и офицеры Северного фронта – восторженно. Факты неповиновения приказам в частях резко уменьшились. Антивоенная и антиправительственная агитация практически сошла на нет. И это ещё до первых побед и начала контрнаступления. А когда армия пошла вперёд, то даже части, в которых ещё весной наблюдались факты братания с немцами и часто проводились антивоенные митинги, чётко выполняли приказы командования и добросовестно зачищали оставленные немцами позиции. Эти же части сбивали германские заслоны и стремительно двигались вперёд. В ликвидации германских заслонов большую роль играли и «Катюши», и тревожные группы, оснащенные искровыми радиостанциями. Группы по составу и оснащению были такие же, какие формировались в Житомире в бытность мою командиром 2-го кавалерийского корпуса. В этой операции задачи тревожных групп были – двигаясь в передовых отрядах русских войск, не только проводить разведку и проверять состояние мостов, но и в случае появления на пути части, к которой они были приданы, опорного пункта противника, который не удалось сбить имеющимися силами, вызывать на помощь ракетную артиллерию. «Катюши» были в деле каждый день, расчищая своим огнём путь для двигающейся, как муравьи, пехоты. Изредка этот нескончаемый поток людей и конных повозок разбавляли грузовики и бронеавтомобили. Кавалерия наступала, игнорируя дороги, по полям и перелескам. Мне казалось, что армия еле ползёт и немцы смогут ещё больше замедлить это движение. Если у них не получается остановить нас огнём опорных пунктов, то они начнут взрывать мосты и плотины. Но это мне, жившему в век автомобилей, телевидения и реактивных самолётов, казалось, что всё происходит так медленно, а вот генералы, родившиеся в этой реальности, считали наше наступление стремительным. Не знаю, как считали немцы. Но они не успевали своевременно отреагировать на наше наступление. Ни одного моста не было взорвано, железная дорога продолжала оставаться в функциональном состоянии. И это позволяло, используя трофейные паровозы и вагоны, снабжать армию всем необходимым.

Первые серьёзные потери русская армия начала нести, когда войска вступили на территорию Восточной Пруссии. И, к моему удивлению, бои разгорелись не с частями, которые, добравшись до своего старого укрепрайона, наконец опомнились и встали в жёсткую оборону. Ничего подобного, на нашем пути встали части десантного корпуса генерала от инфантерии фон Катена. После допроса пленных я несколько успокоился. Громкое название «десантный корпус» (он же 23-й резервный корпус) было навешено на 43-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта фон Эсторфа, к которой был добавлен штаб и несколько разрозненных батальонов из состава 77-й пехотной дивизии. Немцы имели около двадцати пяти тысяч человек и сорок орудий. А я знал, что по штатам 1914 года настоящий и боеспособный германский корпус должен был иметь более сорока пяти тысяч человек при ста шестидесяти орудиях. По существу, против нас держали оборону не ветераны, а паршивые резервисты. А ветераны, которых мы гнали почти от Риги, продолжали оставаться небоеспособными и приходили в себя в Кенигсберге. И ещё я узнал, что этот корпус должен был участвовать в операции «Удар валькирии», для чего и был спешно сформирован. Конечной целью этой операции был Петроград. Немцы уже совсем ошалели от безысходности. А может быть, были уверены в полном разложении русской армии. Планировали силами четырёх армейских корпусов (два из которых прибыли из Франции) и десантного корпуса захватить русскую столицу.