Читать книгу "Молочник - Анна Бёрнс"

Как об стену горох. После этого они взялись за меня.

«Ой-ой, смотрите, кто здесь», – воскликнула одна, хотя все они и без того уже смотрели на меня. «Картинка с выставки! – воскликнула еще одна, показывая на третьего зятя. – Вы что – оба на парочку отправляетесь на Ежегодный съезд синяков?» Тут третий зять повернулся и увидел мой синяк, а я увидела его синяк.

Синяки на лице зятя не были частым явлением, но они были частым явлением по сравнению с синяками на мне, а потому не могли считаться такой уж редкостью. Когда я увидела утром свой синяк, то единственным моим утешением был тот факт, что Какего Маккакего и сам не отделался легким испугом. Он у себя, наверное, насчитал синяков двадцать, не меньше, успокоила я себя – благодаря любезности этих женщин, а потом их мужчин, а потом неприемников – и все наверняка гораздо чернее, чем здесь. «Будет ему уроком», – успокоила я мое отражение, потом задумалась – идти мне на работу или нет. В конечном счете, я пошла, наложив на синяк тонны косметики, хотя – что я обнаружила, как только вышла из двери – и не так успешно, как мне поначалу показалось.

«Значит, это правда, – сказал третий зять. – До меня дошел слух, но, поскольку он исходил от твоего первого зятя, то я не был расположен к нему прислушиваться. Но эта Срань Максрань Маккакего все же сделал это с тобой?» Я пожала плечами, что означало, да, но что было, то прошло, к тому же он за это свое получил. «Да ладно», – единственное, что сказала я, что в зависимости от контекста могло означать, что угодно. В данном контексте оно означало, да оставь это, зять. Там уже меры приняты. И потом я думала, что в сравнении со всем случившимся – в особенности в сравнении с тем, что случилось бы со мной предыдущим вечером, если бы Молочника не убили, а вместо этого он вынудил бы меня встретиться с ним, как он меня к этому подготовил, – Какего Маккакего и его удар пистолетом вряд ли вообще стоили упоминания. «Не имеет смысла», – сказала я. «А по мне так имеет, свояченица, – сказал зять. – И как быть с принципами? Ты женщина. Он мужчина. Ты женского рода. Он мужского. Ты моя свояченица, и мне все равно, сколько членов его семьи убито, он ублюдок и был бы ублюдком, даже если бы у них никого не убили». Они не все были убиты. Убили только четверых. Из двух других один покончил с собой, другой умер случайной смертью.

Зять теперь сильно рассердился, и меня это тронуло. Значит, Какего Маккакего ошибался. Людям здесь не насрать. Но в зяте было и что-то еще, что-то связанное с этой его странной касающейся женщин умственной аберрацией, которой общество уже поставило диагноз. Со всем его идолопоклонством перед женщинами, со всей его верой в святость женского начала, в то, что женщины существа более высокого порядка, загадка жизни и все такое, он любое злоупотребление по отношению к ним именовал не иначе как изнасилование. Изнасилование для зятя не делилось ни на какие категории. У него на сей счет не было никакой уклончивости, риторических уловок, лукавых полемических приемов или четвертных количеств чего-то, или половинных количеств чего-то, или трехчетвертных количеств чего-то. Это была не презентационная упаковка. Изнасилование было изнасилованием. Еще оно было синяками. Пистолетом, приставленным к груди. Руками, кулаками, оружием, ногами, используемыми мужчинами преднамеренно или случайно-преднамеренно против женщин. НИКОГДА И ПАЛЬЦА НЕ ПОДНИМАЙ НА ЖЕНЩИНУ гласила бы, ко всеобщему смущению, надпись на футболке зятя, если бы только такая футболка существовала. В соответствии с его правилами – и моими тоже, по крайней мере до нападения на меня сообщества и Молочника, – посягательством мог считаться только физический контакт. Это означало, что все, что оставалось за рамками этого злоупотребления, все, что не было физическим: сталкинг без прикосновения, слежка без прикосновения, окружение, доминирование, манипулирование в отсутствие телесного контакта – все это не могло иметь места. И потому из всех, кто слышал про обхаживание меня Молочником, только третий зять, он единственный, безусловно, не считал, что это происходило.

То, что он не видел разрушительных воздействий на психику, было одним из его недостатков. А вот синяк он видел. «Почему бы тебе просто не выкинуть это из головы, зять? – сказала я. – Его отметелили – без преувеличений – сотни тысяч народу». Я добавила, что в этом наблюдалось некое временное совпадение, ощущение судьбы, проворство, некая космическая справедливость, которую легко можно описать, как чисто алхимический процесс. «Так что никаких других действий не требуется», – сказала я, изо всех сил стараясь довести до него эту мысль. Я просто устала от синяка, устала от Маккакего, устала от правил, от принятых в районе норм. Что же касается принципов, то иногда приходится говорить «в задницу эти принципы», и это иногда подошло сейчас, когда запас моей энергии исчерпался на все сто. «Так что тебе не надо этого делать», – сказала я, добавив, что его намерение вернуться назад и меня отвести назад будет означать, что нам придется отложить то, что мы собирались делать – отправиться на пробежку. «Но спасибо, зять, – сказала я. – Не думай, что я тебе не благодарна, потому что я тебе благодарна». Поразмыслив немного, зять сказал, что он все равно его отметелит. «В этом нет нужды», – сказала я. «И все же», – сказал он. «Да ладно», – сказала я. «Да ладно – это как?» – сказал он. «Да ладно, пусть уже», – сказала я. «Да ладно, пусть уже – что?» – сказал он. «Да ладно пусть уже, если тебе так нравится». – «Да ладно пусть уже, мне, конечно, нравится». – «Ну, тогда да ладно, бог с ним». – «Да ладно», – сказал он. «Да ладно», – сказала я. «Да ладно», – сказал он. «Да ладно», – сказала я. «Да ладно».

С этим мы уладили. Потом снова стали разминаться, и тогда другие, смеявшиеся над нашим разговором, пока наш разговор им не надоел, приостановили нашу разминку. Сестра вынесла вердикт: «Ну, ты живешь захватывающей жизнью, средняя сестра», что я не восприняла как оскорбление, мне ее слова даже показались забавными, потом все они отвернулись и набились в до смешного крохотный домик третьей сестры и третьего зятя. Вскоре после этого из раскрытого окна раздались звуки разворачивания пакетов, восторженных восклицаний при виде покупок, насущной суеты бутылок, бокалов, пепельниц и Элвиса. А мы двое тем временем продолжили разминку, потом зять сказал: «Ну? Готова?», а я сказала: «Готова, бежим, мы сделаем это». Когда мы перепрыгнули через невысокую живую изгородь, потому что не могли себе позволить отвлекаться на крохотную калитку в начале пробежки, я вдохнула свет раннего вечера и поняла, что наступило смягчение, то, что другие могли бы назвать «небольшим смягчением». А потом, приземлившись на дороге в направлении парков-и-прудов, я выдохнула этот свет, и мгновение, всего лишь короткое мгновение, я почти чуть ли не смеялась.

Привожу имена всех, кому хочу выразить благодарность:

Кейти Николсон; Клер Даймонд; Джеймс Смит; Джерард Макдональд; Карлос Пенья Мартин; Джули Раггинс; Мия Топли-Раггинс; Белл Топли-Раггинс; Лизетт Тиздейл; Майк Тиздейл; Кейти Тиздейл; Дэн Тиздейл; Джордж Тиздейл; Рэт Тэтчер; Сара Эванс; Королевский литературный фонд; Джо Бернс; Катарин Мерчвуд; Мэгги Батт; Джейн Уайлд; Джуди Хиндли; Джон Хиндли; Брайан Уттон; Сэлли Уттон; Лиз Кей; Хеллен Колбек; Вирджиния Кроу; Пэт Вигнесварен; К. Вигнесварен; Энн Рэдли; Найджел Стивенс; Тони Доусон; Рассел Халил; Анни Друри; Марк Ламберт; Арчи; Селина Мартин; Микаэла Хуркомб; Дэвид Кокс; Марианна Макдональд; Чарльз Уолш; Астрид Фюрмайстер; Весна Мейн; Питер Мейн; Джанин Герхардт; мой агент Дэвид Гроссман; Луиза Джойнер и команда в «Фабер»; Йэн Критчли, корректор «Молочника»; Хейзел Орм, корректор «Маленьких конструкций»; Морин Руперт Фейдем; Джеймс Гарднер, Джоан Уигналл, Терри Хоуэлл, Кристин Тутт и Джон Шоу (Комитет) в ХОУМЛИНКе церквей квартала Льюис; Нью-Хейвенский пищевой Банк; Ники Грей (в прошлом из Ассоциации развития в Нью-Хейвене); Хэмптонский благотворительный фонд; Сообщество авторов, Совет по оказанию помощи малоимущим при аренде жилья, Департамент по трудоустройству и пенсионной системе; Суд первого уровня Палаты социального вспомоществования (Судебных и арбитражных служб Ее Величества) в Брайтоне в составе доктора Р. Д. С. Уатсон и судьи A. Дж. Келли, а еще кроткому и любезному привратнику, чьего имени я, как это ни печально, никогда не узнала; Фонд Элизабет Финн.