Читать книгу "Дороги скорби - Павел Серяков"

— А второго?

— Неподалеку от Грошевых земель.

— Я услышал тебя, и будь спокоен. Гончая выпотрошит обоих. Есть пожелания?

— Нет. Важен результат.

Кац удовлетворенно кивнул головой.

— Ты закончил? У меня к тебе встречное предложение, раз уж ты в Златограде.

— Нет, есть еще одно, но к Псарне оно отношения не имеет.

— Не делай мне голову, я выпить хочу.

— Ян Снегирь имел куртуа… Да, черт эти его словечки дери. Трахал он одну бабу при деньгах.

Лицо хозяина Псарни налилось кровью, и, как бы он ни старался, не смог удержаться и захохотал:

— Ты третьим хочешь? Приобщиться к искусству захотел?

Человек, что все это время стоял за дверью, также разразился хохотом.

— А ну, не подслушивать! — рявкнул Кац. — Вдвоем за одно дело браться сподручнее, только не думал я, что баба может стать таким делом. Хотя я видал и куда более замысловатые утехи.

Стоявший за дверью заржал еще громче.

— Кац.

— Да, Юрек.

— Надо выпить.

И они пили.

26

Когда наступила весна, Юрек, потерявший весь свой товар во время бегства от людей Гуго, влез в долги и более не мог заботиться о сиротах. Рассудив, что жизням Фриды и Фридриха более ничто не угрожает, Юрек отправился налаживать свою собственную. Кац и его люди, к величайшему сожалению Юрека, не смогли найти той женщины, о которой говорил Волдо, быть может, он врал, дабы продлить их совместное путешествие, а может, и нет. Теперь уж судить о том поздно. Через друзей купец подыскал для детей работу и относительно сносное жилье. Тех же друзей Юрек просил по мере возможности приглядывать за сиротами и помогать дельным советом. На том миссия сердобольного человека была исполнена, и с легким сердцем он покинул Златоград.

Часть 5. Дороги Скорби. 1

Пять лет спокойствия. Ровно столько судьба дала детям из деревни Репьи. Ровно пять лет беды обходили сирот стороной, и надо сказать, что для несчастных то было лучшее время. Друзья и приятели Юрека не предавали данное купцу слово, и даже по истечении такого внушительного времени стекольщик Лонгин, пекарь Рафал и сапожник Эмер навещали Фридриха и Фриду, иной раз подкидывая парню работу, а иногда и просто пару крон. Жизнь шла и налаживалась, но, дорогой мой друг, к моему великому сожалению, хроникеров данной истории не интересуют человеческое счастье. Ведьмы Рогатого Пса писали об ином, и я не стану согрешать против истины, выдумывая для данной истории хороший финал.

Начало новых злоключений ознаменовалось радостным событием — встречей со старым другом и покровителем Юреком.

Купец изрядно набрал в весе, облысел, а бороду обрамила седина, которая не портила его лица, скорее наоборот — украшала его. Он отворил дверь в лавку Рафала, в которой тем теплым днем собралось достаточно гостей, чтобы никто из людей пекаря не обратил на гостя внимания. Брякнул прилаженный к двери колокольчик, и Юрек, оказавшись в царстве ароматов свежей выпечки, улыбнулся. Именно так он представлял себе будущее беглецов из деревни Репьи. Фрида за это время превратилась в статную высокую девушку с благородными чертами лица, в котором читались орлиные черты.

— Как была худой, так и осталась. Суповой набор… — выдохнул Юрек и присел на стоявший в углу табурет. — А ведь никто теперь и предположить не рискнет, что девка из черни. Эх… Волдо, видел бы ты, какой она стала красавицей. — Она не обращала внимания на царившую вокруг суету. Колпак съехал набок, и на лицо упала длинная прядь золотых волос.

— Коза деревенская! — тут же заворчал Рафал. — А ну, пакли от теста убрала!

Юрек узнал этот голос. Старик Рафал. Златоградский пекарь с именем и репутацией. Говорят, что сам король Гриммштайна Рудольф любит начать свой день, надломив хлеб, изготовленный в пекарне этого ворчливого старика.

Люди, ожидавшие своей очереди, улыбались. Такая тут стояла и будет стоять атмосфера. Аромат свежевыпеченного хлеба располагает даже самого распоследнего проходимца к веселью и доброте.

— Душно тут, курвина клюка! — гаркнул посетитель в черном бархатном дуплете. — Я от жажды умру скорее, чем твой прохиндей принесет, чем горло промочить.

— Да обождите. Собака… скользкая.

Юрек сперва не узнал этот голос, но, увидев ввалившегося в зал юношу, тут же вскочил на ноги.

— Фридрих! Мать моя! — воскликнул он. — А ну, поставь ты это, дай я на тебя погляжу!

Бочонок все-таки выскользнул из рук парня, но чудом остался невредим.

— Дядя Юрек! — зеленоглазый, коротко стриженный парень медведем набросился на купца и заключил того в крепкие объятия.

— Не сломай меня, щегол, — кряхтел мужчина. — Силен стал, задавишь.

— Фрида! Да брось ты тесто мять!

Она подняла глаза, и скалка с грохотом упала на пол.

— Юрек! Пес! — закричал Рафал. — Не саботируй мне торговлю.

Гости лавки наблюдали за происходящим с нескрываемым умилением. Никто не кричал, никто не ругался. Хлеб творит чудеса. Хлеб и лавка старого пекаря, в которую захаживали преимущественно состоятельные златоградцы.

Фрида выбежала к Юреку и, обняв мужчину, поцеловала того в румяную щеку.

— Рафал, не злись, пожалуйста. Уж очень долго своих котят не видел.

— Котят… — проворчал тот. — Уж давно не котята. Палец дай — откусят руку.

— И то верно, — захохотал купец. — Вон Фрид каким стал. Прям ух! Таран в одиночку к стене подтащит.

На лице возмужавшего мальчишки появилась легкая тень.

— Да куда там таран, — выдохнул Фридрих. — Не быть мне рыцарем. Верно вы мне говорили: не на войне мое место.

— Фрид! — глаза девушки были холодны, как серебряный кинжал, лежащий на дне Седого моря. — Не начинай вот.

— Рыцарем надо родиться, — улыбнулся парень. — Я рожден для другого.

— Ты поумнел, друг мой, — Юрек взъерошил волосы юноши. — Но у меня хорошие новости. Я затем и приехал, чтоб сообщить их тебе.

Пекарь в одиночку отпускал хлеб, скалка так и лежала на полу, а люди по-прежнему не торопились предъявлять хозяину претензии. Лишь один человек смотрел на происходящее с нескрываемой пренебрежением — женщина в старом алом платье и с выбеленным, дабы спрятать глубокие морщины, лицом.

— Вот ты где, мальва, — прохрипела она. — Вот ты где пряталась.

— Вы что-то сказали? — спросил у женщины пекарь. — Что брать будем, матушка?

— Хлеб.

— Хлеб хлебу рознь.

Она бросила на Рафала разъяренный взгляд и прошипела кое-что грязное, грубое, свойственное обитателю захудалой биндюги. Старый пекарь отвык от хамства, но и отвечать на него не стал. Мудрый человек трижды подумает и единожды скажет. Так считал пекарь.