Читать книгу "Охота за темным эликсиром - Том Хилленбранд"

Этот дерзкий немец, однако же, и этого у него не отнять, несмотря на свои странные суждения, далеко не дурак. Он занимается математикой и сконструировал весьма примечательную счетную машину. Кроме того, он разработал нечто, что именует диадикой. Здесь речь идет о новом способе записи чисел, основывающемся не на числе десять и его производных, а на двоичном шаге. К этой бинарной арифметике и относится вышеприведенная цитата. В этой странной диадике два записывают как 10, три – как 11, четыре – как 100 и так далее.

Поначалу совершенно непонятно, зачем это может быть нужно. Господь придал числам христианскую форму, и желать изменить ее мне кажется дерзкой затеей. Чего доброго, потом кому-нибудь придет в голову изобрести триадику или квадриадику! Тем не менее система Лейбница дает занятную возможность применения, поскольку позволяет записывать любое число с помощью всего лишь двух проявлений: нуля и единицы, черного и белого. Если таким образом можно записать любое число – ваше величество наверняка уже опережает мои весьма пространные и неловкие пояснения, – с помощью этой диадики можно представить любую букву, любое слово, любой шифр. И теперь я предполагаю, что Челон и Кордоверо с помощью системы Лейбница создали ключевые слова для шифра Виженера и посылали их друг другу – по почте, поскольку находятся в тысячах миль друг от друга.

Таким образом, мне остается лишь разгадать бинарный код, в котором зашифровано слово, – оно должно быть где-то в их корреспонденции. Однако теперь, зная, в чем заключается вопрос, я надеюсь, что вскоре смогу представить вашему величеству ответ. Нижайше благодарю вас за проявленное терпение.

Искренне ваш преданный слуга

Бонавентура Россиньоль

P. S. Если Полиньяк в момент землетрясения находился в Смирне, вероятнее всего, то же самое справедливо и для Кордоверо. Так что, возможно, этот каббалист-марран тоже мертв, что можно считать весьма радостной новостью.

* * *

Первое, что Полиньяк увидел, открыв глаза, – это портрет великого турка. Он висел в изножье его кровати. На султане был огромных размеров тюрбан, и, казалось, он полностью погрузился в размышления. Он милостиво взирал вниз и нюхал при этом цветок, который держал в руке. Мушкетер попытался сесть и тут же почувствовал жгучую боль в правом плече. Он со стоном откинулся обратно на постель и только теперь заметил, что плечо и грудь обмотаны повязкой. Судя по всему, он находился в палатке, внутреннее убранство которой было настолько роскошным, что он предположил: принадлежать она должна как минимум аге или паше. Пол был выложен разноцветными коврами, с потолка свисала лампа из кованого серебра. Были здесь и небольшой секретер, табурет, а кроме того, мягкий уголок для сидения, в котором возвышалась гора мягких подушек и шкур.

Полиньяк снова сел, стараясь не нагружать раненое плечо. Преодолев этот этап, он медленно поднялся, держась за один из столбиков кровати. Получилось на удивление хорошо, однако мушкетер старался вести себя осторожно. Если ты быстро поправился после ранения, это может быть обманчиво, и он об этом знал. Часто пострадавший терял силы всего после нескольких шагов. Однако в этом случае он действительно без особых усилий дошел до складного табурета, стоявшего в противоположном конце палатки, и уселся на него. На столе стояла миска со свежим инжиром, виноградом и апельсинами. Полиньяк услышал, что в животе заурчало. Разломав пальцами инжир, он проглотил его. Налил себе из кувшина красноватой жидкости, к его огромному удивлению оказавшейся вином. Разве мусульмане не отказываются от алкоголя? Пожав плечами, он сделал большой глоток и съел оставшийся инжир. Затем снова наполнил бокал и поднял его к висевшему на стене портрету, словно желая ему здоровья. Сулеймана Великолепного? Мурада Кровавого? Для него все эти турецкие князья были на одно лицо.

Полиньяк услышал шорох, когда кто-то отодвинул в сторону полог палатки, и вскоре внутрь вошел мужчина в белом тюрбане. С собой у него был большой кожаный мешок через плечо. Мушкетер внутренне содрогнулся. Судя по всему, этот тип был фельдшером и пришел, чтобы испытать на нем какие-то медицинские процедуры. Пребывание в лазарете под Намуром было еще живо в памяти, и он прекрасно помнил, как его мучили хирурги.

Мужчина поклонился и произнес на довольно сносном французском языке:

– Приветствую, эфенди. Я – Абдулла Четтини, врач сорок девятой янычарской орты. Вижу, вы сумели встать.

– Добрый день, месье. Где это я?

– В полевом лагере моей орты, неподалеку от деревни Чешме.

После драки с Вермандуа Полиньяк помнил очень мало. Судя по всему, у него была лихорадка, поскольку сейчас он мог вспомнить только то, что ехал в повозке, лежа на носилках. Сколько длилось путешествие, сказать он не мог.

– А где находится Чешме?

– На побережье, примерно в двадцати фарсахах от Смирны, напротив острова Хиос, если это о чем-то говорит вам.

Полиньяк проворчал в ответ что-то, что должно было означать согласие.

– У вас наверняка много вопросов, однако я не тот человек, который сможет на них ответить. Это сделает командующий, когда вы почувствуете себя лучше. Позвольте мне поменять вам повязки и посмотреть, как заживает ваша рана. Прошу, снимите рубашку.

Полиньяк подчинился. Только сейчас мушкетер заметил, что одет как мусульманин. На нем было что-то вроде ночной сорочки, саруэл[89] и длинный ярко-зеленый кафтан с вышитыми узорами. Его собственной одежды нигде не было видно. В душе всколыхнулась тревога. Не считая того факта, что слишком широкие брюки и достающая почти до щиколоток рубашка были ему чужими, для мушкетера королевской гвардии было позором потерять свое оружие – шпагу, пистолеты, но самое главное – камзол с белым крестом и лилией на фоне золотого солнца, знаком его величества.

– Что со мной произошло?

– Вы были ранены. Клинком, который пронзил ваше правое плечо, – ответил Четтини, начиная развязывать повязку. – Кроме того, у вас было множество синяков и сотрясение мозга. Вы знаете о землетрясении?

– Это… нет. Что за землетрясение?

– Землетрясение в Смирне. Город был полностью разрушен. То же самое касается дома, в котором вы находились. Он рухнул над вами, вас вытащили из-под обломков в бесчувственном состоянии. При этом в рану попало много пыли и грязи, поэтому у вас начался жар.

– Вы не ампутировали мне руку?

– Нет, зачем?

– Ну, я не знаю. Но французский фельдшер поступил бы именно так, чтобы зараза не распространилась по всему телу.

Уголки губ Четтини опустились вниз.

– Я не фельдшер, месье, я врач. Я обучался в султанском дворце инвалидов и в Болонье.

– Простите, месье, – отозвался Полиньяк. И тут сообразил: – Вы сказали, в Болонье? Я слышу слабый акцент. Вы итальянец?