Читать книгу "Миленький ты мой - Мария Метлицкая"

Вскоре зарезали мы и нашу свинью Золушку — надо же было нам как-то жить.

Я вспоминала свое детство, деревню, бабу… И вдруг мне стало казаться, что именно тогда я была очень счастливая…

«Все познается в сравнении» — мудрость жизни. Тогда я жила в своем доме, с любимой бабой. Бегала по деревне, купалась в озере, ходила с подружками в лес — по грибы и ягоды…

Разве мне было так плохо?

«Что имеем не храним» — еще одна мудрость…

Постепенно я почти успокоилась и даже начала спать по ночам. Ко всему человек привыкает…

Вызвали меня на четвертый день.

Высоченная и очень худая женщина-конвоир молча вела меня по коридору.

Наконец мы остановились у кабинета под номером 215. На двери висела табличка: «Старший следователь Улыбкин А.В.».

Мне стало смешно: для следователя не слишком подходящая фамилия, кажется…

Дверь открылась, и я увидела следователя Улыбкина. Следователю Улыбкину было слегка за сорок. Лицо молодое и загорелое, а волосы абсолютно седые. Глаза — яркие и голубые — усталые, но не потухшие, — они никак не вязались с седой, «стариковской» шевелюрой. Следователь Улыбкин смотрел на меня с равнодушием, но злости и раздражения в его глазах не было.

Жестом он предложил мне сесть. Я села и замерла: сейчас решалась моя судьба. Вся моя дальнейшая жизнь. Я приготовилась к пламенной речи, но язык словно присох к горлу, и я испугалась, что не смогу ничего сказать в свое оправдание.

Следователь Улыбкин вчитывался в бумаги, лежащие у него на столе.

Потом он громко вздохнул, отложил папку с бумагами и поднял на меня свои небесно-голубые глаза.

— Ну, что, Лидия Андреевна? — начал с вопроса он.

Я пожала плечами.

— Да-ааа, — снова вздохнул следователь. — Вот ведь какие дела!..

Я испугалась:

— Какие?

Голос мой прозвучал шершаво и тихо, еле слышно.

— Да глупые, Лидия Андреевна! Очень глупые! И еще — бестолковые.

Он с досадой потер лоб и нахмурился:

— Экспертизу, уважаемая, можно было и не ждать! Не ждать так долго — я в этом смысле.

— Как же вы ничего не сказали про нотариуса и завещание, а, Лидия Андреевна? Ведь проверить это стоило бы полчаса! И не больше — один звонок в нотариалку, и все, понимаете? Вы свободны! У вас нет мотива! А тут…

Он снова нахмурился:

— Ведь целых четыре дня! Четыре дня здесь, в СИЗО!.. Без воздуха, можно сказать.

Я молчала. Я совершенно забыла про завещание! Просто вылетело из головы!

— Я… забыла, — пролепетала я чуть слышно, — просто забыла. Как-то мне не до этого было. Вы понимаете? Я пришла и тут… Я все забыла… — повторяла я. — Как отключилась. Бросилась к ней — а вдруг жива? Вдруг еще… помогу? Но поняла, что все… Это конец… И тут… растерялась. Стала звонить вам, в полицию. В «Скорую». Все пришли, и тут… началось! Все, как будто все сговорились! Решили, что это я. Все смотрели на меня, как на… И разговаривали со мной, как… с убийцей! А потом увезли!

— Да я понимаю… — с досадой ответил Улыбкин. — Бывают, конечно, и перегибы. Но вы же должны были сами подумать о себе! А вы… Словно овца на заклание! И знаете… — он на секунду задумался, — мотивов у вас, конечно же, нет. В смысле, не было. Какие мотивы без завещания? Но… всякие случаи бывают, знаете ли… Достала вас бабушка, довела, и вы… просто пнули ее. От раздражения пнули! Толкнули, и все! А бабушка, божий одуванчик, упала и… Упала головой на угол комода. И ей этого вполне хватило. А вы… вы испугались и вызвали нас. Вот и все, понимаете? Так ведь тоже бывает!

Я снова кивнула. Я боялась поднять на следователя глаза… Мне было неловко.

И еще я не верила своему счастью. Меня накрыло пустое безразличие. Какая-то вялость и тупость. Бессилье. В голове было пусто и гулко, словно в пустой кастрюле.

— В общем, так! — наконец произнес Улыбкин. — Я извиняюсь, но у нас есть свои — вы понимаете! — свои правила и… — Он снова вздохнул. — Вот ваши документы, заберете все свои вещи и… в свободную жизнь! Выходит, что так.

Улыбкин хлопнул по столу ладонью, и от этого поднялась пыль.

Он чертыхнулся, вытер ладонь и посмотрел на меня:

— Ну чего ждете? Не надоело… в наших пенатах?

Я быстро поднялась со стула, как будто до меня наконец дошло.

Взяла паспорт и пошла к двери. У двери я обернулась:

— Скажите, а… ее… похоронили?

Следователь удивленно посмотрел на меня:

— Ее? В смысле, бабушку вашу? Да нет… Думаю, что нет. Тело востребовано не было. Вы говорили, что она одинока? Совсем никого?

Я кивнула.

От выдохнул:

— Ну! Вот видите! Кому затребовать-то? Выходит, что некому… И значит, все будет по закону — ну, как положено.

— Послушайте! — Я подошла к его столу и наклонилась. — По какому закону? Да, она — человек одинокий. Но! Есть же могила ее мужа, в конце концов! Есть семейное место, на Новодевичьем, кстати! У вас же оно самое-самое?

Улыбкин молчал.

— Она ведь актрисой была! Довольно известной когда-то актрисой! А он, ее муж, Краснопевцев, — известный художник! По какому такому закону? — наседала я на старшего следователя, краснея от возмущения.

— Ну… — вздохнул он, — про самое-самое — правда! А вот насчет «у вас»… — Он горько усмехнулся. — У «нас» — это в поселке Верхняя Санарка, что в Челябинской области. Обычный деревенский погост. Где лежат мои папа и мама…

Мы помолчали. И вдруг он сказал:

— А вы правы, Лидия Андреевна! Не по-человечески как-то выходит… Пусть вы не родственница, но… Зачем же ее как безродную, в общей могиле? В общем… — он помолчал, — я вам помогу. Сможете подождать меня в сквере напротив?

Я молча кивнула.

Потом вышла на улицу и замерла от восторга.

Пусть надо мной висело низкое, серое, мрачное небо. Пусть отвратительными голосами галдели вороны. Пусть пробирал до костей резкий и колкий ветер. Пусть! Но это была жизнь! И я была в ней совершенно на законных правах!

Я вышла за ворота и увидела сквер. Народу там было совсем немного — погода к гулянью не располагала. А мне было прекрасно!

У перехода я купила эскимо и быстрым шагом перешла дорогу. Скамейка оказалась влажной от недавнего дождя, но воздух был свеж и душист — так мне показалось.

Я села на скамейку и развернула мороженое. Откусив первый кусочек, я почувствовала невероятное блаженство, которое, как мне казалось, не испытывала никогда раньше. Мимо прошел молодой парень и, глядя на мое блаженное и довольное лицо, поежился: сидит же какая-то дура на мокрой скамейке и ест мороженое! Видно, свихнулась! Сидит под ледяным ветром и балдеет! Во дура-то! Самоубийца!..