Читать книгу "Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Эдуард Власов"

17.11 И может ли в Петушках быть что-нибудь путное?

– Может! – говорю я вам, и говорю так громко, что вздрагивают и Москва, и Петушки. – В Москве – нет, в Москве не может быть, а в Петушках – может! —

В Новом Завете один из первых апостолов Филипп сообщает простоватому Нафанаилу: «„…Мы нашли Того, о Котором писал Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета“. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот, подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты – Сын Божий, Ты – Царь Израилев» (Ин. 1: 45–47, 49). Здесь же Иисус начинает общаться с Ангелами Божиими в присутствии апостолов (Ин. 1: 51).

Также в противопоставлении Москвы Петушкам можно усмотреть здесь аналогию с противопоставлением города-блудницы Вавилона Новому Граду Иерусалиму в Откровении Иоанна Богослова.

17.12 В Петушках… птичье пение не молкнет. —

Аллюзия на Тютчева: «В лесу не молкнет птичий гам…» («Весенняя гроза», 1828, начало 1850-х гг.).

17.13 …и в этот день, ровно двенадцать недель тому назад, были птички и был жасмин. А еще был день рождения… И еще – была бездна всякого спиртного… И было все, что может пожелать человек, выпивший столько спиртного… А еще – было два мужичка, и были три косеющих твари… Больше как будто ничего не было. —

Паперно и Гаспаров справедливо считают, что этот период построен под Бунина (Паперно И., Гаспаров Б. «Встань и иди». С. 398):

«И как удивительно, что все это было когда-то и у меня! Москва, Пресня деревянный мещанский домишко – и я, студент, какой-то тот я, в существование которого теперь уже не верится И это было. Дочь какого-то дьячка в Серпухове, бросившая там свою нищую семью, уехавшая в Москву на курсы… я поднимался на деревянное крылечко Я кидался целовать ее и мы бежали наверх. Я бросал куда попало шинель, картуз и брал ее к себе на колени Были эти слабые, сладчайшие в мире губы, были от избытка счастья выступавшие на глазах горячие слезы, тяжкое томление юных тел Что еще помню? Помню, как весной провожал ее на Курском вокзале Помню, как наконец она взобралась в сенцы одного из них [вагонов поезда] Больше ничего не помню. Ничего больше и не было» («В одной знакомой улице», 1944).

Отмечу попутно в этом небольшом бунинском рассказе, помимо стилистического сходства, концентрацию реалий и мотивов «Москвы – Петушков»: 1) эротическая аура, совпадающая с атмосферой комментируемой главы поэмы, на фоне убогого интерьера; 2) простой и искренний провинциал в Москве (у Бунина героиня из Серпухова); 3) роковой отъезд с Курского вокзала (у Бунина с этим отъездом героини заканчивается скоротечный роман с рассказчиком); 4) наличие музыкального лейтмотива всего происходящего (песня на стихи Якова Полонского, давшая название рассказу); 5) парижская тема (герой Бунина вспоминает о своем любовном приключении, находясь в Париже, в мезонине).

17.14 C. 36. …ровно двенадцать недель тому назад… —

См. 18.32, 37.16.

17.15 …разбавлял российскую жигулевским пивом… —

То есть делал «ерша» (см. 19.28).

17.16 Прозревал. —

Лексикон Венички уходит своими корнями в русскую поэзию. Данный глагол, например, обнаруживается в начале одного из текстов Блока, где с ним соседствуют и другие лексемы и образы (ангел, суета, немотствовать, изнемочь), используемые героем «Москвы – Петушков»:

Когда я прозревал впервые,Навстречу жаждущей мечтеЛучи метнулись заревыеИ трубный ангел в высоте.

Но торжества не выносилаПустынной жизни суета,Беззубым смехом исказилаВсе, чем жива была мечта.

Замолкли ангельские трубы,Немотствует дневная ночь.Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый,Чтоб тишине не изнемочь!

(«Когда я прозревал впервые», 1909)

Встречается глагол «прозревать» и у других поэтов. У Фета: «И как-то странно порой прозревая…» («Измучен жизнью, коварством надежды…»); и его «эхо» у Кузмина: «Я вижу странно, прозревая, / Как алость нежно-заревая / Румянит смутно зыбкий стан…» («„Люблю“, сказал я, не любя…», 1907).

17.17 О, рыжие ресницы, длиннее, чем волосы на ваших головах! —

Сравнение параметров чего-либо с «волосами на голове» встречается в Библии: «Ибо окружили меня беды неисчислимые; постигли меня беззакония мои, так что видеть не могу: их более, нежели волос на голове моей» (Пс. 39: 13); «Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей» (Пс. 68: 5). Попутно замечу, что рыжий цвет ресниц Веничкиной любовницы напоминает о ее сходстве с рыжей Суламифью: «волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечен твоими кудрями» (Песн. 7: 6).

17.18 C. 37. О, колдовство и голубиные крылья! —

Это восклицание восходит к обращению Соломона к Суламифи: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные» (Песн. 1: 14, ср. также 4: 1). У Кузмина есть «колдовские сухожилья Винчи» («Темные улицы рождают темные чувства…», 1926).

17.19 Так это вы: Ерофеев? – и чуть подалась ко мне, и сомкнула ресницы и разомкнула…

– Ну, конечно! Еще бы не я! —

Герои поэмы выполняют наставления Саши Черного: «Пересядь поближе и, пряча грязные ногти, спроси желудочным шепотом: „Вы любите Пана?“ Услышав неизбежное „Еще бы!“, помолчи пять минут и закрой глаза ладонью» («Руководство для флирта в квартире», 1910).

17.20 И она – рядом, смеется надо мною, как благодатное дитя. —

Благодатное дитя – в новозаветной мифологии Иисус Христос. Сравнение возлюбленной с дитем у кого только не встречается, например у Гамсуна: «Что за дитя эта седая девушка!» («Мистерии», гл. 17).

17.21 Это – женщина, у которой до сегодняшнего дня грудь стискивали только предчувствия. Это – женщина, у которой никто до меня даже пульса не щупал. —

Здесь обыгрывается значение глагола «щупать» – не просто «трогать», но «трогать женщину за интимные места с целью получения наслаждения». Впрочем, у Стерна, например, герой действительно щупает пульс – хотя и у гризетки:

«– …Я уверен, что у вас лучший пульс, какой когда-либо бывал у женщины. – Пощупайте, – сказала она, протягивая руку. Я отложил шляпу и взял ее одной рукой за пальцы, а два пальца другой руки положил ей на артерию. Поверь, дорогой Евгений, – сказал бы я тебе, – „на свете есть занятия похуже, чем щупать пульс у женщины“. – Но пульс гризетки! – ответил бы ты, – да еще в открытой лавке! Ах, Йорик» («Сентиментальное путешествие по Франции и Италии», гл. «Пульс. Париж»).