Читать книгу ""Батарея, огонь!". На самоходках против "тигров" - Василий Крысов"

— Потом доложишь. Через час выступишь батареей со взводом полковых автоматчиков и стрелковым батальоном в качестве передового отряда. К завтрашнему утру надо захватить населенный пункт Выгляндувка, предместье города Седльце. Свободен, иди.

Даже не стал слушать! Что мне оставалось?!

— Есть! — отчеканил. — На рассвете овладеть Выгляндувкой! — повернулся кругом и вышел, нарочито сильно стукнув дверью, только тем и выразив свой протест против такого бездушного отношения! Не поинтересовался комполка ни тем, все ли живы в батарее, ни есть ли раненые, ни самочувствием людей — когда спали, накормлены ли? По существу, выгнал меня, отдал приказ — и с глаз долой. И времени дал на все про все, для всех дел, один час. А что ему?! Сидит себе ужинает, на столе бутылка, под боком любовница — нужно ли ему чего?

Взять хотя бы тех же походно-полевых жен. ППЖ на фронте было сплошное. И начиналось это с должности ротного командира. Во взводах-то этого не было, а в роте уже могут быть санинструктор, связистка. Казалось бы, я очень уважаю Рокоссовского как самого талантливого полководца, и, оказывается, у него тоже была ППЖ. И так у всех — у Жукова, у Конева, у Еременко.

Я был знаком с сыном Еременко Евгением, он у нас преподавал в академии, так он рассказывал, что жена Еременко, мачеха Жени, даже в квартиру его не пускала.

Лев Абрамович Либман был невысокого роста, бестолковый, некрасивый, но бабами занимался успешно. Вызовет — и все! Попробуй не подчинись! Жена Либмана каким-то образом узнала, что он с Валей живет, и на фронт приезжала: явилась, скандал учинила, в общем, дала разгон, — мне об этом Григоров, старший врач полка, в письме рассказал. Либман после этого вроде остепенился. Валя ведь не единственная у него была, многих он через свой компункт пропускал.

У нас в полку женщин немного было, и доля их была незавидная. Вот Люба, молоденькая семнадцатилетняя девчушка. Либман и ее вызывал. Она мне, по секрету, сказала, раньше позор был: незамужняя родила; теперь-то это в порядке вещей. Вот она мне и говорит: «Не хочу от него родить». Она уже почувствовала, что забеременела. Ее вскоре ранило, в тыл переправили. Такие вот дела были на фронте у женщин.

Не женское это дело война. К ним ведь приставали все штабные, от ротных, и выше, выше... А меняли как?! Приехал командующий фронтом в армию — о, машинистка красавица! Он сразу адъютанту приказ, ее переводят туда в штаб. Вот так передавали из рук в руки. Это нехорошо, конечно, было. Но мы ведь знаем и другое. В целом женщины большую роль сыграли и в тылу, и на фронте. Четыре женских авиационных полка было. В танковых войсках десять женщин механиками-водителями были, пять — командирами танков, и четыре — командирами подразделений.

Конечно, не все были такими, как Либман, но в целом штабным не до нас, полевых офицеров, было, их больше занимали карьерные игры, главное — результат, чтобы наверх доложить, а какой кровью, какими потерями — это уже не столь важно, да они зачастую этого и не знали. Мне, к примеру, за три к тому времени подвига даже медали никакой не дали, да что там — слова доброго не сказали. Колонна громадная «татр» возле Попельни — ничего. Восемь «тигров» — ничего. Разгром на Брестском шоссе моторизованного полка — тоже ничего, хотя даже чужой — не свой командир, нам сказал: «Не менее как орденом Красного Знамени! Заслужили! Так и передайте Либману».

При награждениях много значили личные отношения — с командиром полка, с замполитом, комбатом, с политруком батальона. Да еще трофеи хорошие преподнесут, это тоже имело значение. Нам, полевым офицерам, недосуг было такими делами заниматься, потому-то и вышли мы из войны, кто остался живым, с двумя-тремя орденами. У меня за всю войну три ордена — два Красной Звезды и Отечественной войны II степени. Звезда — за серию боев: в одном бою две пушки раздавил, в другом три танка подбил. Всего-то я подбил 19 танков и сжег 12, в том числе восемь «тигров» и одну «пантеру». За «комплекс боев» дали и вторую Звезду, и третий орден — Отечественной войны II степени.

Смешно сказать, но самый старший орден мне Горбачев дал — Отечественной войны I-й степени, это за ранение.

* * *

Вернулся я от Либмана к своим. Здесь меня ждали. Экипажи накоротке поужинали. Потом я встретился с комбатом и взводным автоматчиком Ваней Журовым, с ними нам предстояло взаимодействовать. Детально согласовали все вопросы на случай встречи с противником при движении к рубежу, прикинули вводные атаки на Выгляндувку, остальное будем уточнять на месте. Затем я забежал в экспедиторскую, для меня было два письма: одно из дома, другое от Василия Васильевича Ишкина из мельниковского полка, в котором я воевал до ранения. Прочесть весточки времени не было, сунул в карман. По пути к самоходке встретил командира 1-й батареи Сергея Дворникова, перебросились несколькими фразами о последних боях, я в двух словах рассказал о бое за Стулино и побоище на шоссе, он поразился:

— Вася, у тебя батарея заколдованная! 2-я батарея вся сгорела, у меня осталось три самоходки, у Истомина — две, а твоя — целехонька!

— Не болтай, Сергей, лишнего! Под Парадубами меня хорошенько хлестануло, вчера крепко потрепали и Бакурова с Ветошкиным, да и Сидорину досталось. А что сегодня у Выгляндувки ждет — одному богу известно. Разведданных еще не взял. Как-то оно все будет?

— Что ж, держитесь. Успеха тебе!

Мы обменялись крепким рукопожатием.

Поручив своему зампотеху Журбенко проверку готовности батареи и инструктаж десантников, я выкроил время прочитать письма. Дома было без изменений. От Ишкина последнее письмо я получил перед выпиской из госпиталя, прошло уже целых четыре месяца. С волнением я вскрыл конверт со штампом «проверено военной цензурой». Судя по тому, что письмо дошло за два дня, мельниковский полк был где-то рядом, тоже в Польше.

Первое, что сообщал Василий Васильевич: командиру взвода нашей батареи Пете Фомичеву посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Чувство у меня от этой новости было двойное, высокое звание это хорошо, но что посмертно... Вспомнил, как лежал он без сознания за башней самоходки с обмотанной бинтами головой, только и видны в щелочки закрытые глаза. Значит, все-таки смертельным было то ранение. Стало так тяжело на сердце, хотя еще тогда я понял, что будет чудом, если он выживет. Также узнал из письма, что наш 1454-й полк награжден еще одним орденом — Суворова III степени. Но были и горькие новости. Погибли ребята из моего экипажа, наводчик Валера Королев, механик-водитель Ваня Герасимов и заряжающий Коля Свиридов. Погибли командиры самоходок: Саша Минин, умер от ран в госпитале Ваня Томин, убит и Николай Самойлов, и многих не стало. «В общем, из тех наших, что участвовали на Курской дуге, в живых осталось очень мало», — сообщал Василий Васильевич. Он еще о чем-то писал, но цензура замазала черной тушью чуть ли не треть письма. Может, зная спаянность нашего экипажа, он писал о подробностях боя, в котором погиб Королев?