Читать книгу "Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов"

Итак, круг размыкаю я сам. Каргин следит за ротмистром — чтобы не помешал. Ковылин наблюдает за конвойными. Как только начнут падать на землю — ни мгновением позже, — должен подать знак. И тогда боец с дурацкой фамилией Жмурик замкнет круг снова. Проще пареной репы…

Сергей подозвал ко мне Ковылина и Жмурика. Я сидел на этом чертовом пне. Парни остановились в полушаге. Лиц не видно, хоть глаза и привыкли к темноте. Что Игнат разглядит в этакой темнотище? Пусть бы луна показалась! Все против нас!..

— Слушаем, командир.

Пудрить мозги я парням не стал; сказал все как есть, — будь что будет. Игнат и Павел выслушали меня молча, затем произнесли в один голос:

— Мы готовы.

— Вот и ладушки.

Я нашел во мраке закрывающую «букву», вынул из нее один-единственный амулет и отдал Павлу Жмурику. Тот с трепетом принял невзрачный кусочек камня, от которого зависела наша жизнь, положил на ладонь и присел на корточки. Игнат Ковылин стоял над ним, упершись взглядом в толпу солдат. Я тоже смотрел на нее, но, кроме единой темной груды, ничего не мог углядеть.

Итак, круг открыт. Напряжение нарастало. Мурашки забегали по моему загривку, незащищенной спине — я почувствовал чей-то пронизывающий взгляд. Что ж вы не нападаете, твари?! Сколько можно нервы мотать? Неужто вы умнее нас, хоть и мозгов — чуть?

И вдруг — началось. Темная масса солдат задвигалась. Один из них повалился на землю. Выпавший из рук карабин с лязгом гвазданулся о походную кухню. Кто-то вскрикнул от испуга, увидев, как падает товарищ. И тут завопили все разом. Началась беспорядочная стрельба.

— Вай! — крикнул Игнат Ковылин.

В тот же миг Павел Жмурик клюнул носом и повалился вперед, ложась грудью на «буквы». Звук выстрела не был слышен в какофонии звуков. Ротмистр черной тенью выскочил из-за соседнего ствола, кинулся к нам. Почему он еще жив?!

— Закрывай! — кричал Каргин и тряс Жмурика за плечо. Он еще не понял, что парень мертв.

Строев вот-вот ворвется в незамкнутый круг, сметая заклинание. Он палил и палил из револьвера. По счастью, мазал. Игнат Ковылин прыгнул навстречу жандарму — прямо под огонь. Ротмистров палец продолжал давить на курок, но патроны в барабане уже кончились. Двое здоровенных мужиков столкнулись в воздухе, рухнули на землю.

— Помоги! — рявкнул я Каргину.

И мы осторожно подняли Жмурика, ухватив его под мышки. Только бы не нарушить заклинание! Внесли покойника в центр круга. Я с трудом разжал его пальцы и взял амулет.

Того и гляди, мы станем такими же «растениями», как и конвойные, что ползают сейчас меж сосновых стволов. Надо немедленно замкнуть круг, но мне не сделать этого — пока Игнат цел. Сцепившись с ротмистром, он шебаршился на земле в сажени от границы круга. Я не могу оставить Ковылина на съедение ночнухам. Он спас всех нас полминуты назад!

Сергей Каргин кинулся к борющимся. Нагнулся и каркнул страшным голосом — хрипло, надсадно:

— Готовы! Оба!

Мы ждали его возвращения — я и еще восемь и-чу, сгрудившихся за моей спиной. А Каргин распрямился, раскинул руки и замер над барахтающимися на мху телами. Это он прозевал ротмистра и теперь искупал свою вину.

— Сюда! — крикнул я в бешенстве. — Скорей!

— Закрывай, — глухо произнес Сергей Каргин и повалился на спину.

В тот же миг я поставил амулет на место. Алая искра пробежала по всем семистам семидесяти семи элементам заклинания — высвободилась остаточная логическая энергия. До чего же сильно заклинание!

Теперь я понял, отчего ночнухи не ворвались внутрь разомкнутого круга, — даже разомкнутый, он казался им опасен, хотя и не отпугивал от окружающего нас бора. Те из и-чу, кто покинул круг, были обречены — лес кишел голодными чудовищами.

Я произнес слово, и буквы заклинания запылали голубым. С минуты на минуту заключенный в амулетах и вскипающий заряд выстрелит в зенит. И-чу стояли, заткнув уши и открыв рты.

Столб голубого сияния вырвался из круга, устремившись ввысь, и растаял в беззвездном, безлунном небе. Ухнуло так, что с сосен дождем посыпалась хвоя и чешуйки коры. Ответ последовал спустя долгих четыре минуты.

Вершины сосен, будто громоотводы, притягивали, срывая с небес, огненные потоки. Сверкающие копья неслись вниз — неудержимые, готовые пронзить землю насквозь, и вдруг, коснувшись верхушек деревьев, застывали на лету. Потом живой огонь стекал к острию, образуя пульсирующие шары. И те освещали лес, словно мощнейшие прожекторы, высвечивая каждый ствол, каждую ветку, каждый пенек и кустик.

Сгустки чернильного мрака метались среди сияющих желтым и красным сосновых стволов, придавленные к земле безжалостной иллюминацией. Впервые в жизни мы своими глазами могли наблюдать мельтешение стай насмерть перепуганных, затравленных ночнух.

— Уже скоро, — успокаивал я бойцов. Они тоже метались, стянутые удавкой круга. Им не хватало воздуха, на них давил небосвод, им жгла ноги земля. — Скоро…

Огневки посыпались с вершин сосен, быстро находя себе жертвы. Ночнухи вспыхивали факелами, и их беззвучный вой сверлил голову. Они вращались как волчки, разбрасывая в стороны веер перемолотых корней, ошметков мха и горстей мокрого песка. Мы были осыпаны с макушки до пят и пали на колени, пригнув головы и закрыв их руками.

Бойня длилась почти час. Потом насытившиеся, зазеленевшие от пережора огневки разом вспорхнули и истинными жар-птицами унеслись в ночь, которую они сумели превратить в день. Десятки молоденьких безусых солдатиков и сотни усатых мордоворотов, успев наделать в штаны, копошились на мокрой и холодной земле. Гукали, плакали, ревели басом, совали в рот мох и сосновые шишки, пускали пузыри. Среди них и двое наших: Игнат Ковылин и Сергей Каргин.

Надо бы поскорей отвезти «младенцев» в город, пока они не заработали воспаление легких или не утопли в болоте. Но заниматься ими мы не могли. У нас сейчас одно занятие — делать ноги. Пришлось оставить их тут. Не получая известий от командира заградотряда, Хан скоро забеспокоится и сам прикажет отправить на место нашей стоянки патрульный броневик или эскадрон конных егерей.

Перебив ночнух, мы сели на перепуганных жандармских коней и ушли в тайгу, прихватив с собой оружие, теплую одежду, амуницию, сухпайки. Мы взяли всех жандармских лошадей. Тщательно выбрали верховых, а остальных навьючили пулеметами, бомбометами и ящиками с боеприпасами, привязали к седлам Ковылина и Каргина.

Мы начинали партизанскую войну — девять Истребителей Чудовищ против великой Империи. Просидев в камере три месяца и каждую ночь ожидая бессудного расстрела, я не сумел придумать ничего лучшего. Если государство не хочет оберечь своих защитников, они должны оборонить себя сами.

А погубленные солдатские души… Мне жаль их. Но свершившееся зло было наименьшим из возможного. На войне жертвы неизбежны. А ля герр ком а ля герр, как говорят в Галлии. Так я пытался успокоить совесть. Тщетно. На душе было мерзко: ради собственного спасения мы натравили чудовищ на охрану и принесли в жертву сотни людей.