Читать книгу "Голгофа XX века. Том 1 - Борис Сопельняк"

«Я обратился к Вам с заявлением о реабилитации Морозовых и Кулуканова, осужденных по делу пионера-героя Павлика Морозова. Меня уведомили, что мое заявление направлено в Генеральную прокуратуру Российской Федерации. Прошло уже почти полгода, а никакого сообщения от Вас нет. Прошу сообщить, как решено дело о реабилитации Морозовых и Кулуканова».

Должен сказать, что господин Хлебников работу задал столь многотрудную, что все это время сотрудники Отдела реабилитации жертв политических репрессий только и делали, что тщательно изучали как дело 1932 года, так и все публикации, так или иначе связанные с Павликом Морозовым. Так случилось, что на определенном этапе к этой работе подключился и я.

Итак, предо мной следственное дело № 374. Оно в двух томах и называется чудовищно просто: «Дело об убийстве Павлика Морозова». Но дело — делом. А ведь есть еще и литературные произведения. Одно из самых известных — поэма Степана Щипачева. Судя по тексту, кое-какие страницы дела автору показали: многие факты, приведенные в поэме, соответствуют действительности. Но есть и явные вымыслы, что, впрочем, вполне естественно, так как поэт писал не документальный очерк, а художественное произведение.

Начнем с места действия, довольно точно описанного в поэме.

Леса и леса — от Урала

До тундры седой, до морей.

Деревня в лесах затерялась,

Вьюги летят на ней.

У школы сугробы примяты,

Слышатся крики и смех'

Играют в снежки ребята,

Щеки горят у всех.

Павлик упрям — не сдается.

Хватает снег на бегу.

Он с четверыми бьется,

Весь до макушки в снегу.

Играть в снежки, подолгу пропадать в школе, помогать местному милиционеру — что угодно готов был делать Павлик, лишь бы не идти домой, где бесконечная ругать, пьянки и драки. Отец Павлика — Трофим Морозов был достойным сыном своего отца Сергея, в прошлом жандарма, а потом тюремного надзирателя. Да и бабка Павла — Ксения, как шушукались соседки, когда-то была профессиональной воровкой. Так что и воровать и лупцевать Трофим учился, не выходя из дома. А когда завел собственную семью, в искусстве рукоприкладства стал упражняться на жене и детях. Трофим числился в бедняках, поэтому по рекомендации властей его избрали председателем сельсовета: Трофим тут же купил портфель и стал, говоря современным языком, завзятым коррупционером. Несколько позже Павлик скажет, что его отец «деньги измятые, комом, не глядя, в портфель совал».

Призрачная власть и дурные деньги так вскружили похмельную голову Трофима, что он решил бросить жену и уйти к молодой. В крестьянских семьях это было не принято, поэтому односельчане Трофима осудили. Пришлось ему жить на два дома: то он ночует у молодой, то учит уму-разуму старую жену, а заодно и четверых детей. А вот помощи от него никакой не было. Так что лошадь, корова, земля — все легло на плечи Павлика, а ему всего-то двенадцать лет.

Мать лютовала, при каждом удобном случае досаждала бывшему мужу, позорила его, все скандалы выставляла на показ и, как утверждали соседи, подговаривала Павлика так припугнуть отца, чтобы тот со страху бросил молодую жену и вернулся домой. Надо сказать, что кое-какой опыт по части припугивания у пионера Морозова уже был: совсем недавно он «заложил» своего родного дядьку Арсения Кулуканова, который доводился ему еще и крестным отцом. Вот как рассказывает об этом Степан Щипачев.

Большой,

Под железной крышей,

У Кулуканова дом,

Заборы его всех выше,

Ворота с резным козырьком.

На окнах висят занавески,

А посреди двора,

На зависть мальчишкам соседским

Стоит ледяная гора.

Хитер Кулуканов, а все же

Хлеб у него нашли!

Искали в стогах, копали

В сарае и во дворе.

Потом надоумил Павлик

Искать в ледяной горе.

— На что, говорит, им такая

Гора: кататься они

Мальчишек чужих не пускают,

А в доме девчонки одни.

Справедливости ради надо сказать, что в деле этого эпизода нет, зато есть другие, не менее красноречивые. Как бы то ни было, пионер Морозов почувствовал за собой немалую силу, он понял, что его боятся, и знал, что если захочет, то и отцу сможет насолить по первое число.

И тут подвернулся случай. Дело в том, что в окрестностях Герасимовки жило много спецпереселенцев: проще говоря, это были раскулаченные казаки, высланные с Кубани. Жилось им трудно, они рвались домой, но чтобы уехать, нужна была справка, что они выполнили все поставки и являются бедняками. Как раз в это время милиция задержала одного из таких переселенцев, да еще с подложной справкой. Копнули поглубже — и оказалось, что справка выдана Трофимом Морозовым. Когда начали разбираться, выяснилось, что таких справок Трофим выдал немало. Выяснилось и другое: «бедняцкие» справки Трофим предоставлял заведомым кулакам, тем самым помогая им избежать налогов.

Трофим все отрицал и говорил, что справки у него выкрали. Не исключено, что он бы отвертелся, но… у него был не просто бдительный, но и неоднократно жестоко битый и обиженный за мать сын. Есть немало исследователей, которые уверяют, что никакого доноса от Павлика не было и все это выдумки и клевета на честного пионера. Увы, как ни грустно в этом признаться, но донос был — и этому есть неопровержимое свидетельство. В обвинительном заключении по делу № 374 (к этому документу мы вернемся несколько позже) есть такие строки:

«25-го ноября 1931 года Морозов Павел подал заявление следственным органам о том, что его отец Морозов Трофим Сергеевич, являвшийся председателем сельского совета и будучи связан с местными кулаками, занимается подделкой документов и продажей таковых кулакам-спецпереселенцам».

А вскоре в здании местной школы состоялся судебно-показательный процесс. Тогда-то и прозвучала широко известная речь пионера Морозова, ставшая образцом для многих поколений стукачей, изветчиков, осведомителей, фискалов и наушников. Этого «подвига» история Павлику не простила и, видимо, не простит никогда. Олитературенных вариантов этой речи существует много, но в деле есть «Выписка из показаний пионера Морозова Павла Трофимовича». Документ этот, как вы понимаете, официальный, никаких измышлений, домыслов и редакторских поправок в нем быть не может, поэтому пламенное выступление пионера зафиксировано так, как оно звучало. Да, чуть было не забыл! Очень важно подчеркнуть, чей незабвенный образ вдохновлял юного пионера.

Стоит, как под знаменем, прямо,

Не скрыв от суда ничего.

С простенка, из тоненькой рамы,

Сталин глядит на него.

А теперь вчитайтесь в знаменательную речь двенадцатилетнего мальчонки, вчитайтесь в каждое его слово — и вы поймете, как коверкали тогда юные души, как ломали вековые традиции любви и уважения к старшим, как большевистская идеология перерождала людей, превращая их в нелюдь.