Читать книгу "Караван дурмана - Сергей Донской"

Он сделал вид, что собирается развернуть лошадь.

– Погоди, – окликнул его Тенгиз, уже понявший, что самая тяжелая работенка, как всегда, достанется ему. – Разве мы отказываемся?

– Вот именно, – поддакнул успокоившийся Сарабай. – Надо – значит, надо. Давайте вместе повалим крест, а потом Тенгиз быстренько забросает землей русского, и поедем.

Все трое одновременно посмотрели на распятое тело Костечкина, казавшееся невероятно тощим и маленьким. Крест вкопали так глубоко, что свободно висящая нога мертвеца почти касалась земли. Вторая, приколоченная длинным гвоздем, была согнута в колене, ее ступня была бурой от крови. Руки, распростертые, как для дружеского объятия, были тонкими, как у подростка. А на лицо Костечкина казахи старались не смотреть. Что хорошего можно увидеть в открытых глазах покойника?

Джабар спрыгнул с лошади.

– Работы немного, – подбодрил он остальных. – Главное – начать. Раз-два, взялись.

Пыхтя, налегли на крест, неохотно поддающийся утроенным усилиям. Земля у его основания взрыхлилась, основание накренилось, но дальше этого дело не пошло.

– Раскачивать надо, – сказал сообразительный Тенгиз. – Всем вместе. Одновременно.

Если разобраться, то он был неплохим человеком, трудолюбивым, ответственным, покладистым. Но незадолго до того, как он прибился к отряду Кабирова, умерла от голода и холода его пятилетняя дочь – в доме не осталось ничего такого, что можно было бы выменять на муку или уголь. А мгновенно состарившаяся жена теперь донашивала грязное белье своего покойного отца и молчала, молчала, молчала. Ее и своих детей Тенгиз жалел гораздо сильнее, чем незнакомого русского, без роду без племени. Нужно очень стараться, чтобы избавить семью от горестей и лишений.

– Еще, – натужно приговаривал он, подавая пример товарищам, – еще…

– У-ох, – рычал Джабар, которому чудилось, что его нос улавливает далекий аромат жирного, рассыпчатого плова. – А-эх.

Лишь Сарабай трудился вполсилы, потому-то он первым и заметил приближение двух незнакомых машин. Сначала они, одна за другой, катили по дороге, а потом, сокращая путь, свернули на равнину, подпрыгивая, как скачущие наперегонки мячики.

– Кто-то едет! – крикнул он и, метнувшись к своей лошади, схватился за притороченное к седлу ружье. Оно казалось ему надежнее винтовки, которая у него тоже имелась. Шестнадцать картечин в каждом стволе – не шутка. И тщательно целиться совсем не обязательно, достаточно направить стволы в нужном направлении и спустить курок, лучше оба.

– Первой «Нива» идет, – пробормотал Тенгиз. – Такая же, как у Жасмана. Помните, к хозяину недавно приезжал?

– Только из нее баба выглядывает, – растерянно прокомментировал еще более зоркий Джабар. – На вид веселая, руками машет. Что ей от нас надо?

– А ты не догадываешься? – гнусно засмеялся Сарабай. – Ты не знаешь, чего бабам от нас, мужчин, надо?

– Русская, – Тенгиз захлопал глазами.

– И этот, который с ней, тоже русский, – заметил Джабар. – Свистит…

– Вот мы им сейчас устроим дружбу народов, – пообещал Сарабай, прикрывая ружье корпусом. – Будут знать, как по нашей земле ездить.

* * *

Громов дал спутникам хорошенько отоспаться, да и сам постарался наверстать упущенное. Предстоял обратный путь домой, который, как известно, всегда длиннее, чем тот, который начинается от родного порога.

Умылись, без аппетита перекусили. Корольков, глаза которого после пережитых испытаний сделались по-кроличьи розовыми, норовил держаться поближе к «Ниве», в которой хранился вожделенный мешок героина. Отметив это, Громов велел ему садиться за руль «семерки» и следовать в хвосте.

– Двигаемся на север? – спросил Корольков неестественно бодрым голосом.

– Не сразу, – огорчил его Громов, приобнимая понурую дочь. – Жасман рассказывал, что неподалеку обитает местный бай, некто Кабиров. Он в курсе недавних событий. Возможно, за деньги удастся выяснить у него какие-то новые подробности.

– Конечно, за деньги, – недовольно воскликнул Корольков. – За мои деньги!

Теперь, когда отравлявшие его существование братья Рубинчики исчезли с жизненного горизонта, он чувствовал себя значительно увереннее, чем прежде. Ленчика, насколько можно было понять из сбивчивых показаний экипажа вертолета, просто выбросили на ходу, как ненужный хлам. Жора сгорел заживо. Таким образом, естественных врагов у Игоря Королькова больше не осталось. Если не считать…

Провожая взглядом Громова и его дочь, направившихся к машине, он крикнул:

– Это пустая трата времени. И денег.

Бац, бац! – хлесткие хлопки поочередно захлопнувшихся дверей «Нивы» были единственным ответом на его реплику. Королькова будто двумя презрительными пощечинами наградили.

– Гордые? – прошипел он, забираясь в нутро «семерки». – Я тоже гордый.

В знак протеста он включил радио на всю громкость и, следуя за «Нивой», загорланил в унисон с группой, исполняющей в эфире свой свеженький хит «Гони беса до небес»:

– Не вини-и меня, я ни в чем не виноват,

И обня-ять тебя я, конечно, был бы рад,

Только, во-от беда, злобный бес сидит во мне,

Не дает он нам побыть наедине…

Корольков пел, отстукивал пальцами ритм на руле, кривлялся. Словно ему и в самом деле было весело.

А в передней машине молчали. Долго молчали. До тех пор, пока впереди не показался пологий холм, на вершине которого крошечные, как муравьи, человечки копошились вокруг какого-то странного сооружения. Оно обрисовывалось на фоне неба все отчетливее и отчетливее, пока не стало ясно, что это не приземистый столб и не просто обломок деревянной конструкции, как показалось вначале.

Крест. Черный крест у дороги. А на нем висит…

– Человек? – скорее удивилась, чем ужаснулась Ленка. До нее никак не доходил смысл происходящего. Не хотел доходить. Мозг отказывался признавать очевидное.

– Человек, – подтвердил Громов, глаза которого превратились в две смотровые щели. – Распятый на кресте человек. Надеюсь, еще живой.

– Этого не может быть.

– К сожалению, может.

Громов выплюнул недавно прикуренную сигарету.

Прибавившая скорость «Нива» свернула с дороги и запрыгала по ухабам, скрежеща разболтанными подвесками. Чем больше сокращалось расстояние до людей на холме, тем сильнее отвисала нижняя челюсть Ленки.

– Да ведь это же… это же… – лепетала она, не в силах высказать вслух свою страшную догадку.

Громов отлично понимал, что пытается сказать его дочь. Он узнал в худом, как скелет, человеке Андрея Костечкина. Узнал раньше, чем это позволило сделать зрение. На мгновение остановившееся сердце подсказало ему правду. И теперь оно колотилось в груди так громко, что его удары отдавались в ушах. Едва сдерживая желание утопить педаль газа до предела, Громов сбросил скорость и велел дочери: