Читать книгу "Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков"

луной, и опять в поле зрения вплывает надпись «Не переворачивать». Вот возможность сбросить напряг! Я переворачиваю, опрокидываю, рву и мечу, будто я – белый медведь, а может, бурый медведь, которого жалит рой лесных пчел.

– Ты чего дела… – доносится бормотание, когда выбиваю коробку из-под Лолы. Грохнувшись на пол, кусок мяса пробует приподняться, но удар кулаком сносит ее обратно.

– Да ты че… – И опять удар! Кулак еще и еще проваливается в мясную рыхлость; а теперь – ногой под дых!

– Они люди! Слышишь, ты?! Люди!

Лола взвизгивает, стонет, я же продолжаю наносить удары, не разбирая, и воплю:

– Люди, понятно тебе?! Они – люди!!

– Прекрати, я тоже…

Нет, не тоже! Ты-то и есть существо, монстр, занесенный из других миров, а монстров следует уничтожать! Иначе они размножатся, захватят Землю, и всем наступит кирдык!

Когда кусок мяса затихает, обездвиженный, разыскиваю недопитые стаканы с «коктейлями», содержимое вливаю в себя, кидаюсь в прихожую и, втиснувшись в куртку и ботинки, вылетаю вон.

Последующие дни проходят под знаком «Пряжской»: опустошенная посуда выстраивается рядком, затем просто зашвыривается в угол. Бутылки гулко катаются по квартире; бывает, я на них поскальзываюсь, грохаюсь навзничь, но пьяному везет – ни переломов, ни ушибов. А чего-то подобного хочется. Разбив случайно одну из бутылок, долго таращусь на «розочку», каковую, по идее, нужно замести в совок. Или не заметать? А поднять с пола, выбрать острый рваный край, и…

С трудом удержавшись от соблазна, усилием воли укладываю себя на диван и вскоре отключаюсь. Меня мучает один и тот же кошмар, в котором монстры захватывают землю и устраивают всепланетный групповой секс. Все трахают друг друга, безостановочно, как сошедшие с ума кролики; да они, монстры, и есть кролики, только огромные, величиной с корову. В результате совокуплений рождаются новые кролики, они быстро вырастают до гигантских размеров – и давай жарить ближнего!

Тут главное – остаться незамеченным. Увы, кролики вскоре замечают меня и несутся в мою сторону, распаленные и готовые изнасиловать в извращенной форме.

– Эй, отстаньте! – ору. – Я не хочу!

Однако самый быстрый кролик голосом Лолы произносит:

– Хочешь! Мы все сумасшедшие, и ты сейчас поймешь, какой это кайф – трахаться с нами!

Когда кошмар отпускает, встаю, похмеляюсь, чтобы тупо слоняться по загаженному дому. Хотя разве это дом? Когда-то он был, я еще помню, а сейчас… Оживляя другую жизнь, опять достаю с антресолей семейный портрет. Впрыгнуть бы, думаю, внутрь рамы, пролезть в нарисованное пространство – и остаться там жить! В итоге, одуревший, действительно бодаю головой холст!

Пробудившись однажды от настойчивых звонков, в полусне бреду в прихожую. За дверью Эльвира, хотя полной уверенности нет: мир исказился настолько, что глазам верить нельзя.

– Это ты, япона мать?! – хриплю, дабы удостовериться в истинности происходящего.

– Я, я! Причем не одна! Саш, поднимайся, он дома! – кричат в пролет лестницы. Вскоре на площадке появляется Монах. «А тебя, дружище, каким ветром занесло?! Ладно, чокнутая актрисуля, а ты ведь серьезный художник, ты великий…» Однако у Монаха сейчас другое амплуа, тот в роли врача-нарколога, что должен вывести пациента из пике. Для начала Монах обшаривает квартиру, находит все нычки и выливает в раковину. Меня уже потряхивает, я не прочь похмелиться, но возражать не в силах: а-а, и ладно!

– Чаю ему завари! – командует нарколог. – Да покрепче!

– Ему бы бульончику… – бормочет Эльвира, шаря в кухонных шкафах. – Из курочки или рыбного…

– Яду мне дайте… – криво усмехаюсь. – Чтоб моментально, без мучений…

– Ага, осознал?! А я предупреждала: не связывайся! Лолка заводная, конечно, но такая чума… Знаешь, чего я узнала? Ее из Москвы чуть ли не с волчьим билетом выслали, еле замяли скандал на работе! Что-то натворила в больничке тюремной, куда работать устроилась, да еще документ подделала, вроде она терапевт какой-то… А у нее все образование – Пряжский холодильный колледж!

Своей болтовней Эльвира переводит в бытовую плоскость то запредельное, что недавно случилось. Или давно? Время смазалось, рассыпалось в прах, что символизирует отсутствие наручных часов на запястье. Где посеял? С трудом поднявшись, начинаю поиски – и падаю, зацепившись за табуретку.

– Осторожнее! – подхватывает Эльвира. – Если грохнешься, я не подниму, учти!

– Ну да, – бормочу, – у тебя же крохотное тело… Зато огромная душа!

Усадив меня обратно, травести присаживается напротив.

– Не знаю, какая у меня душа, а вот у Лолки – подлая! Она ж на тебя заявление в полицию накатала! За нанесение тяжких телесных, ну и так далее!

– Да? Почему же я на свободе?

– Потому что Монах пообещал о ее московских подвигах раззвонить. По ней самой тюрьма плачет, так что подумала-подумала – и забрала донос обратно!

Внезапно начинаю плакать. Горько, навзрыд, сотрясаясь всем телом, будто прощаюсь навсегда с этим миром, с жизнью, с друзьями, знакомыми…

– Пусть она уйдет! – мотаю головой. – Саш, я при ней не смогу!

Несмотря на протесты, Эльвиру вытесняют за пределы жилплощади. После чего, наматывая сопли на кулак, выдаю сагу о своих злоключениях. Сага бессистемна, глупа и тупа: тут и котельная, и Лола, и таблетки, и Святой Антоний с Босхом – все валится в кучу. Ну и Максим, конечно, торчащий из кучи покосившейся Пизанской башней. Еще чуть-чуть, и башня завалится, ведь я его теряю!

– Понимаешь, Саш?! Теряю, личность размывается, распадается на куски! А главное, никакой помощи! Это же бездари, делающие вид, что с чем-то справляются! А на самом деле…

И опять рыдания, застилающие глаза слезы, так что приходится удалиться в ванную, чтобы привести себя в норму. Вернувшись, вижу Монаха, сидящего перед семейным портретом в интерьере. Я его не спрятал, теперь автор имеет возможность оценить творение с временной дистанции.

– Странно… – произносит Сашка. – Отпечаток другой жизни, которая вдруг взорвалась – и исчезла. А главное, такое может произойти с каждым.

– Но произошло со мной. Почему?!

– Понятия не имею. Если хочешь, могу рассказать одну историю. Вытерпишь?

Вытерплю, дружище, не такое пришлось терпеть. Учительница, говоришь? Любимая, по рисованию, которая выделяла тебя из прочих, обнаружив росток таланта? Самая тонкая, самая интересная, да что там – самая женственная из всего педагогического коллектива! Вот почему ты общался с ней много лет, потом потерял из виду, чтобы спустя годы столкнуться на сеансе излечения под гипнозом. Тебя-то как туда занесло?! Ах, да, ты любишь оригинальные физиономии и там искал натуру, не зная, что среди тысяч зрителей в Пряжском Дворце спорта присутствует женщина, приобщившая тебя к искусству. Ты делал карандашные наброски, когда вдруг увидел, как в группе загипнотизированных, что устремились на сцену (лечим за пять минут!),