Читать книгу "Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь - Элтон Джон"

Но в остальном подготовка к церемонии прошла гладко. Наш друг Патрик Кокс устроил невероятный мальчишник в Сохо, в гей-клубе «Too 2 Much». Было очень забавно – представление в духе кабаре. Программу вел Пол О’Грэди[216], он же исполнил дуэт с Джанет Стрит-Портер. Сэр Йэн Маккелен нарядился вдовой Твонки[217]. Выступал Брайан Адамс, и Сэм Тейлор-Вудс спела версию песни Love To Love You Baby. Между выступлениями знаменитого нью-йоркского транс-дуэта «Кики и Герб» и школьного друга Дэвида Эрика Маккормака, который играл Уилла в сериале «Уилл и Грейс»[218], мы посмотрели видеопоздравления Элизабет Тейлор и Билла Клинтона. Джей Ширс из Scissor Sisters так разошелся, что сбросил с себя всю одежду и продемонстрировал танец на шесте, которому научился, работая в нью-йоркских стрип-клубах еще до того, как группа стала знаменитой. Вечеринка получилась чудесная.

Наступил день свадьбы. Мы проснулись прекрасным зимним утром, погода стояла ясная, солнечная, воздух кристально чистый. Несмотря на предпраздничную суету, в доме царила волшебная рождественская атмосфера. Уже приехали гости: семья Дэвида прилетела из Канады, мой школьный друг Кит Фрэнсис с женой прибыли аж из Австралии. На улице персонал добавлял последние штрихи к интерьеру шатров, проверял гирлянды на деревьях. Накануне вечером мы смотрели репортаж о заключении первых гражданских партнерств в Северной Ирландии – там на вступление закона в силу отводилось меньше времени. Пары столкнулись с протестами, евангелические христиане выкрикивали, что это пропаганда содомии, бросали мучные бомбы и яйца. Я сильно забеспокоился – если такое случается с обычными людьми, что ждет нас, знаменитую чету? Но Дэвид убедил меня, что все будет хорошо: полиция в полной готовности, для протестующих отведена специальная зона, так что они при всем желании не смогут вмешаться. Утром начали показывать новости из Виндзора: толпы людей вышли на улицу и атмосфера везде была праздничная. Никто не собирался на нас набрасываться: наоборот, люди несли плакаты с поздравлениями, домашнюю выпечку и подарки для нас. Приехали автобусы телеканалов Си-эн-эн и Би-би-си, репортеры снимали уличные сценки, чтобы потом смонтировать сюжет.

Я выключил телевизор и попросил Дэвида больше ничего сегодня не смотреть. Сказал, что в этот день хочу думать только о нем и чтобы ничто нас не отвлекало. В моей жизни уже была свадьба, но теперь все по-другому. Теперь я чувствую себя собой, могу свободно выразить любовь к другому мужчине способом, о котором и помыслить не мог в те давние дни, когда осознал себя геем, и позже, когда признался в этом журналисту «Роллинг Стоун». В 1976 году никто и заикнуться не мог об однополом браке или гражданском партнерстве, но главное, я сам считал, что раньше полечу на Марс, чем приду к долгосрочным отношениям. Но вот мы здесь. Удивительное событие: не только личное, но историческое; и мы – часть мира, меняющегося к лучшему. Я был так счастлив, как никогда в жизни.

И в этот самый момент появилась моя мать – на этот раз в образе буйного социопата.

Первым признаком надвигающейся бури стало то, что она не захотела выходить из машины. Они с Дерфом приехали в «Вудсайд», как и планировалось, но мама упорно отказывалась идти в дом. Мы уговаривали ее, как могли, она же сидела с каменным лицом и не двигалась с места. Семье Дэвида пришлось выйти на улицу и поздороваться с ней через окно машины. Какого черта с ней случилось? Возможности выяснить у меня не было. По указанию службы безопасности, машины должны были ехать в Гилдхолл друг за другом. Но мама отказывалась ехать. И приходить на приватный обед, запланированный в «Вудсайде» после заключения гражданского партнерства, по ее словам, тоже не собиралась.

Машина тронулась, и моя мать уехала.

Отлично. Самый важный день в моей жизни – и очередная мамочкина истерика из тех, что я до смерти боялся в детстве. Я унаследовал ее способность нагонять на окружающих мрак, но разница в том, что я быстро приходил в себя. Осознавал, что происходит, и говорил себе: черт, я веду себя не просто как дурак, а как моя мать – и тут же бежал просить у всех прощения. Но мама никогда не чувствовала себя виноватой, не думала, что поступает неправильно. Лучшее, чего можно было от нее ожидать, – ужасной ссоры, в которой, конечно же, последнее слово оставалось за ней; затем все неловко улаживалось и наступало короткое перемирие до следующей истерики. С годами способность устраивать жуткие молчаливые сцены она довела до поистине эпического уровня – Сесил Демилль[219] дурного настроения, Толстой ненависти к миру. Поверьте, я лишь немного преувеличиваю. Эта женщина десять лет общалась со своей родной сестрой только посредством скандалов по ничтожным поводам – например, из-за того, добавила ли тетя Уин ей молоко в чай или нет. Непоколебимая верность отвратительному характеру в восьмидесятые даже заставила ее покинуть страну; разругавшись со мной и одним из сыновей Дерфа от первого брака, мама решила эмигрировать на Менорку. То есть ей легче было уехать за границу, чем пойти и попросить прощения. Нет никакого смысла урезонивать такого человека.

Я смотрел, как машина с ней удаляется, и мечтал, чтобы сейчас она опять оказалась на Менорке. А лучше на Луне. Где угодно, только не на торжественном заключении нашего с Дэвидом партнерства, которое, как я чувствовал, она собирается отравить своими выходками. Если честно, я не собирался приглашать ее, подозревая, что она выкинет нечто подобное. Точно такие подозрения я испытывал перед свадьбой с Ренатой, и это одна из причин, почему мы поженились так быстро и в Австралии: уж туда-то мама точно не добралась бы. Но за несколько недель до заключения партнерства с Дэвидом я передумал, решив, что мама все-таки не настолько безумна.

Оказалось, настолько.

И все же она не смогла испортить наш день, настолько он был волшебным. Люди, собравшиеся у Гилдхолла, поздравляли нас, аплодировали; а потом машины все подъезжали и подъезжали к «Вудсайду» – казалось, все, кого я знаю и люблю, прибыли на наш праздник. Словно вспышки, передо мной возникали лучшие мгновения прошлого: вот Грэм Тейлор, вот Мафф Уинвуд с женой Зеной, вот Ринго Старр и Джордж Мартин, Тони Кинг и Билли Джин Кинг.

Но мама, безусловно, превзошла себя в старании все испортить. Она все же приехала в Гилдхолл. Мы с Дэвидом обменивались клятвами, и она начала очень громко, буквально перекрикивая нас, жаловаться на то, что ей не нравится здание и какой дурак станет проводить здесь свадьбу. Когда пришло время ставить подписи на свидетельстве о гражданском партнерстве, она быстро черкнула свое имя, бросила: «Ну наконец-то все позади», – отшвырнула ручку и выбежала вон. Творилось какое-то безумие; я то впадал в состояние эйфории, то начинал паниковать, представляя себе, что еще мамочка может выкинуть. Самое ужасное, что с этим ничего нельзя было поделать. По опыту я знал: пытаться сейчас уговаривать ее – все равно что поджечь фитиль, пропитанный бензином, и тогда начнется грандиозный скандал, способный разрушить торжество на глазах шестисот гостей и представителей прессы со всего мира. Мне совсем не хотелось, чтобы в репортажах о заключении партнерства самой знаменитой в Британии гей-пары журналисты, пряча улыбки, рассказывали о том, как Элтон Джон и его мамаша развлекали публику, вопя друг на друга на ступенях виндзорского Гилдхолла.