Читать книгу "Калигула - Саймон Терни"

Каллист с поклоном удалился исполнять распоряжения, а брат вновь повернулся ко мне:

– Спасибо, что предупредила. Сенаторы, полководцы, консулы, преторы – все они могут пойти против меня, но семья – это наши священные узы, не правда ли?

На это я ничего не могла ответить. Перед моими глазами стояли Лепид и Агриппина, втайне обсуждающие свои чудовищные планы. Узнай брат, от кого исходит нынешняя угроза, это знание сломило бы его.

Глава 22. Бесчестье

Следующие две недели стали самыми неприятными в моей жизни. Консулов схватили в тот же день. Корбулон не отрицал своего участия в заговоре, хотя и заверил брата покаянным тоном, что вовсе не собирался убивать Калигулу и его жену, свою сестру, и о таких планах ничего не знал. Его волновал только вопрос преемственности – он не хотел, чтобы на трон претендовали дети Милонии от первого брака, поскольку считал ее бывшего мужа негодяем. Было в его чистосердечном признании нечто такое, что побудило Калигулу проявить милосердие. И поскольку Милония тоже умоляла его о снисхождении, он отбросил гнев и намерение казнить предателя и вместо этого всего лишь снял Корбулона с должности. Максим же забаррикадировался в своих покоях, когда за ним пришли преторианцы, и, поняв, что надежды на спасение нет, упал на свой меч. Итак, оба консула заплатили за свое участие в заговоре.

Однако быстро выяснилось, что их роль была второстепенной. Брат пытался выудить у меня хоть какие-то сведения о том, кого мне удалось подслушать, но я утверждала, что ничего не видела – только слышала голоса, которые не смогла идентифицировать. Как ни велико было раздражение Калигулы, тут он оказался бессилен. Он не сомневался в том, что главные заговорщики на свободе, и он чуть не приказал пытать Корбулона, и только слезные мольбы жены удержали его от этого. Таким образом, оставался лишь один человек, который мог бы рассказать императору какие-то новые подробности заговора, и это был Гетулик.

Калигула велел, чтобы у Корбулона забрали его меч – бесценный клинок, подаренный ему еще Тиберием, – и поместили в храм Марса-Мстителя. Там же вскоре оказался и меч Максима, который вытащили из еще не остывших внутренностей самого консула. Виниций довольно бестактно заметил, что того и гляди в каждом храме в Риме окажется по свидетельству того или иного заговора против моего брата, – он вспомнил об окровавленной тоге в храме Божественного Цезаря. Но оружие, поднесенное Марсу-Мстителю, – это не память о предательстве, а обращение ко всему миру, как и клятва брата добавить к паре мечей еще и меч Гетулика.

Почти немедленно мы тронулись в путь – в Германию, чтобы предать суду третье лицо из триады заговорщиков (по крайней мере, так считал брат). У меня болела душа при мысли о том, что сразу вслед за его повозкой, купаясь в роскоши, едут еще два предателя. Калигула настоял на том, чтобы с ним отправились все ближайшие родственники и придворные. На север поехали Геликон, Каллист и Протоген, а также я с Виницием, Лепид и Агриппина, два префекта претория – Стелла и Клемент, – старый вояка Гальба, почти весь преторий и отряд всадников. Двигались мы стремительно, насколько это возможно для армии, причем преторианцам пришлось оставить свое боевое снаряжение в Риме и ехать налегке.

Все две недели нашего путешествия Лепид и Агриппина, делящие повозку со мной и моим супругом, исподтишка обменивались осторожными, беспокойными взглядами и предпочитали молчать. При дворе почти сразу стало известно, что заговор раскрыли благодаря тому, что я подслушала заговорщиков, и двое интриганов в повозке посматривали на меня испытующе. Еще до отъезда из Рима я много раз подходила к дверям сестры и нашего друга, собираясь открыть им свою осведомленность об их планах и умолять отказаться от намерений и отрицать всякую причастность к заговору. Но так и не постучалась ни в ту, ни в другую дверь, потому что, во-первых, не представляла, с чего начать подобный разговор, а во-вторых – и в-главных, – поскольку боялась, что они убьют меня как опасного свидетеля. Всю поездку я просидела в напряжении, как натянутая струна.

Наш путь пролегал вдоль побережья Италии и потом сворачивал вглубь материка, в сторону могучих альпийских вершин и крутых перевалов, ведущих через Рецию к великой реке Рен и раскинувшейся за ней Германии. Во всех поселениях, попадавшихся на нашем пути, удивленные жители пытались устроить торжественный прием, поскольку визит императора для них – огромная честь. Но мы спешили на север и не могли отдать должное их гостеприимству. Мы ехали дальше, в гористую Рецию, через которую в это время года ни один разумный торговец не поведет караван.

Чтобы обеспечить нашей колонне максимально быстрое продвижение, каждый вечер измученные рабы высылались вперед с бочками воды – они поливали дороги, иначе поднятая копытами и колесами пыль не давала нам дышать.

Наконец на той стороне Альп, возле Аргентората, мы встретились с частью воинских сил, которые брат собирал для своей северной кампании. Следующим пунктом стал Могонциак, где находился дворец римского легата, но оказалось, что Гетулик перебрался еще севернее, занимаясь подготовкой войск. Пришлось и нам ехать дальше.

В римскую крепость Ара-Убиорум мы прибыли на исходе сентября в сопровождении примерно десяти тысяч воинов. Должно быть, сестра моя находилась во власти странных ощущений: она ехала на встречу с одним из своих сообщников в сопровождении человека, которого они договорились убить, и к тому же Аба-Убиорум был местом ее появления на свет – наш отец тогда вел кампанию в этих краях. Четверть века назад своевольные северные легионы восстали после кончины Августа, желая посадить на трон Германика, но отец остался верен Риму и отговорил воинов от бунта. Теперь все указывало на то, что они намереваются устроить мятеж против сына столь любимого ими командира.

Когда мы добрались до этой северной крепости, ни единого признака неповиновения не было видно. Внутри крепостных стен стоял лагерем Четырнадцатый Парный легион, а Шестнадцатый Галльский и Девятый Испанский расположились снаружи. И должна заметить, зрелище это было невероятное. Как женщина, я мало касалась военных дел и в жизни не видала столь многочисленного скопления солдат и лошадей, оружия и палаток. С учетом десяти тысяч, которые мы привели с собой, Германия превратилась в море вооруженных людей – так мне казалось.

Что бы ни затевал Гетулик, его легионы, по-видимому, не были готовы к нашему приезду – или же не захотели восстать. Колонна остановилась перед открытыми воротами Ара-Убиорума. К императору поспешно подошел дежурный центурион и низко поклонился. При всей своей почтительности выглядел он встревоженным, что не вязалось с внешностью закаленного в боях вояки. Центурион поприветствовал Калигулу, пожелал ему приятного пребывания в Германии и в Аба-Убиоруме и выразил сожаление о том, что старшие командиры и сам легат не знали о прибытии императорских войск, а не то они бы…

Император прервал его – деловито и, что стало для меня неожиданностью, по-военному:

– Достаточно. Распорядись, чтобы для стражи и моих когорт разметили стоянки. Оповести тех старших командиров, которые здесь присутствуют, что с этого момента они подчиняются Сервию Сульпицию Гальбе, поскольку… – При этих словах он указал на стоящего рядом с ним всадника – рослого человека с вытянутым лицом, длинным носом и крутыми скулами. – Поскольку Гальба отныне является легатом Августа пропретором[7], наместником Германии. Утром я произведу смотр войск, пусть все подготовятся. А сейчас скажи, где мне найти бывшего наместника Гетулика.