Читать книгу "Ученица. Предать, чтобы обрести себя - Тара Вестовер"

– Вы не хотите остановиться в отеле? – спросила я.

Они не хотели.

Через несколько дней я подписалась на старую программу чатов, которой не пользовалась много лет. Раздался веселый сигнал, и имя на экране из серого стало зеленым. «Чарльз в сети». Я не совсем поняла, кто начал чат и перевел разговор в телефонный. Мы проговорили целый час, я даже не заметила, как прошло время.

Он спросил, где я учусь, а узнав, воскликнул:

– Гарвард! Ну надо же!

– Кто бы мог подумать, да? – спросила я.

– Я всегда так и думал.

И это было правдой. Он всегда воспринимал меня именно так, задолго до того, как узнал наверняка.

Я спросила, чем он занимается после окончания колледжа. Наступило напряженное молчание.

– Все пошло не так, как я планировал.

Чарльз так и не окончил колледж. Он ушел с начального курса, когда у него родился сын. Жена болела, и приходилось оплачивать массу медицинских счетов. Чарльз стал перегонять нефтевозы в Вайоминг.

– Я собирался поработать всего несколько месяцев, – сказал он. – Но уже прошел год.

Я рассказала ему о Шоне, о том, как потеряла его, а теперь теряю остальную семью. Он слушал молча, потом вздохнул и спросил:

– Ты никогда не думала, что тебе стоит их отпустить?

Об этом я не думала никогда, ни разу.

– Это не навсегда, – сказала я. – Я могу это исправить.

– Забавно, ты так изменилась, но говоришь точно так же, как в семнадцать лет, – ответил Чарльз.

Родители приехали, когда начали опадать листья. В это время кампус хорош, как никогда: красная и желтая осенняя листва красиво сочетается с винным цветом колониального кирпича. Отец в своей джинсовой рубашке и потрепанной бейсболке смотрелся в Гарварде довольно дико. Еще больше усиливали впечатление его сельские манеры и ужасные шрамы. Я много раз видела его после взрыва, но лишь в Гарварде поняла, насколько жестоко он себя изуродовал. Это осознание пришло ко мне со взглядами окружающих – лица людей менялись, когда он проходил мимо них на улице. Многие поворачивались ему вслед. И я тоже стала смотреть на него иначе. Я заметила, что кожа на его подбородке сморщена, губы лишились естественной полноты, щеки ввалились и лицо стало напоминать череп. Правая рука, которую он часто поднимал, чтобы на что-то указать, была скрючена и изуродована. Когда я видела ее на фоне старинных шпилей и колонн Гарварда, она казалась мне лапой какого-то мифического существа.

Университет отца не интересовал, поэтому я отвезла его в город. Я учила его пользоваться метро – как нужно вставлять карточку в прорезь и проходить через вращающиеся ворота. Он громко хохотал, словно это было поразительным достижением техники. По вагону прошел бездомный, прося милостыню. Отец протянул ему хрустящую пятидесятидолларовую банкноту.

– Если так вести себя в Бостоне, у вас не останется денег, – заметила я.

– Сомневаюсь, – подмигнул мне отец. – Бизнес процветает. Мы получаем больше, чем можем потратить!

Чувствовал он себя плохо, поэтому я устроила его на кровати. Я купила надувной матрас, на нем спала мама. Мне же пришлось спать на холодном кафельном полу. Родители громко храпели, и я всю ночь провела без сна. Когда наконец встало солнце, я осталась на полу. Я лежала с закрытыми глазами, размеренно, глубоко дыша, а родители рылись в моем маленьком холодильнике и спорили обо мне приглушенными голосами.

– Господь велел мне свидетельствовать, – твердил отец. – Ее еще можно вернуть к Богу.

Пока они обсуждали, как вернуть меня в лоно истинной веры, я думала, как им это позволить. Я была готова подчиниться, даже если для этого пришлось бы пройти через экзорцизм. Чудо было бы полезным: если я смогу убедительно возродиться, все мои слова и поступки прошлого года будут забыты. Я смогу вернуть все обратно – отречься от Люцифера и стать чистым листом. Я представила, какой чудесной стану – сосудом очищенным. Какой любимой. А для этого мне нужно лишь заменить свои воспоминания их воспоминаниями, и у меня снова появится семья.

Отец хотел посетить Священную рощу в Пальмире, штат Нью-Йорк – лес, в котором Джозефу Смиту явился Господь и повелел основать истинную церковь. Мы взяли напрокат машину и через шесть часов уже въезжали в Пальмиру. Возле рощи мы увидели сверкающий храм, увенчанный золотой статуей ангела Морония. Отец рванулся туда и велел мне подойти к храму.

– Коснись храма, – сказал он. – Его сила очистит тебя.

Я смотрела ему в лицо. И видела напряжение и отчаяние. Всей душой он хотел, чтобы я коснулась храма и спаслась.

Мы с отцом смотрели на храм. Он видел Бога, я – гранит. Мы посмотрели друг на друга. Он увидел проклятую женщину, я же – несчастного старика, в буквальном смысле слова изуродованного собственными убеждениями. И все же торжествующего. Я вспомнила слова Санчо Пансы: «Странствующий рыцарь – это тот, кого бьют, но кто все равно считает себя императором».

Когда я вспоминаю тот день сейчас, образ расплывается. Я вижу страстного рыцаря на боевом коне, несущегося в воображаемую битву, поражающего тени и исчезающего в дымке. Челюсть его на месте, спина выпрямлена. Глаза его горят убежденностью. Из них сыплются искры, которые сгорают, достигнув земли. Мама смотрит на меня с недоверием, но когда отец обращает свой взор на нее, они становятся единым целым и оба несутся сражаться с мельницами.

Я подошла к храму и приложила ладонь к стене. Я закрыла глаза и попыталась поверить, что этот простой поступок сотворит чудо, о котором молились родители. Мне нужно всего лишь прикоснуться к реликвии, и сила Всемогущего сотворит чудо. Но я ничего не почувствовала. Только холодный камень под ладонью.

Я вернулась к машине.

– Поехали, – сказала я.

Когда жизнь становится безумной, как определить, что такое безумие?

В последующие дни я писала эту фразу повсюду, бессознательно, упорно. Я находила ее в прочитанных книгах, в конспектах лекций, на полях своего дневника. Она стала моей мантрой. Я хотела поверить в нее – поверить, что нет разницы между тем, что я считаю правдой, а что ложью. Я хотела убедить себя, что есть некое достоинство в том, что я собиралась сделать. А я хотела отказаться от собственного восприятия плохого и хорошего, от своего представления о реальности и здравом рассудке. Только бы заслужить любовь родителей. Я верила, что ради них смогу облечься в доспехи и поразить великанов, даже если сама вижу только ветряные мельницы.

Мы с отцом смотрели на храм. Он видел Бога, я – гранит.

Мы вошли в Священную рощу. Я пошла вперед и нашла уютную скамью под деревьями. Лес был очень красив и пропитан историей. Вот почему мои предки приехали в Америку. Хрустнула ветка, появились родители. Они сели по обе стороны от меня.

Отец говорил два часа. Он свидетельствовал, что видел ангелов и демонов. Он видел физическое воплощение зла, и ему, как пророкам древности, являлся Иисус Христос – как Джозефу Смиту в этой роще. Вера его больше не была простой верой, она стала идеальным знанием.