Читать книгу "Сабанеев мост - Михаил Бродский"

По случаю начала совместной работы фирма «Эрфурт – Крупп» устроила торжественный обед в ресторане, в здании, примыкающем к вилле Хюгель, родовом доме семейства Крупп. До войны в этом здании обитала многочисленная прислуга семейства Крупп.

Моим соседом за столом оказался финансовый директор фирмы, который, естественно, прекрасно говорил по-английски и с которым мы обсудили много тем, не имеющих отношения к контракту, начиная от воспитания детей и кончая его опытом работы в Африке. Мы прониклись симпатией и доверием друг к другу, и это сыграло свою роль в спасении части нашего гонорара почти через год.

Контракт, который, тщательно изучив все детали, я подписал впервые в жизни, все-таки имел пункты, последствия которых я не предвидел. Контрактом предусматривались поездки наших специалистов в Германию для консультаций, а немецкая сторона обеспечивала за свой счет (то есть фактически за счет основного, большого контракта) проживание и питание. Я не догадался записать в контракт, что проживание должно быть в отелях классом не ниже четырех звезд, поэтому однажды в Эссене нас поселили в неплохой, но двухзвездной гостинице, а вот на питании немцы не экономили по понятным причинам: мы обедали и ужинали вместе с немецкими коллегами, поэтому рестораны выбирались отличные, а в выходные дни к нам присоединялись и члены их семей, потому что халяву любят везде.

Как-то раз после обеда в великолепном рыбном ресторане, где мы выбирали из садка живую рыбу, которую нам потом подавали в чрезвычайно аппетитном виде, и где счет был соответствующий, один из немецких коллег спросил, понравился ли мне ресторан.

– Конечно, – ответил я, – было очень вкусно и красиво, хотя и дорого.

Коллега, убежденный социал-демократ, забеспокоился.

– Да, ресторан дорогой, – сказал он, – к сожалению, простой рабочий может пообедать в таком ресторане не чаще, чем раз в месяц.

– У нас, – ответил я с ненужной откровенностью, – простой рабочий, к сожалению, может пообедать в таком ресторане не чаще, чем раз в жизни.

В выходные дни мы могли пообщаться с женами наших коллег и детьми, и это давало некоторые представления о жизни верхушки среднего класса в демократической стране. Жену руководителя фирмы я однажды спросил, не приедет ли она с мужем, когда он отправится в командировку в Москву.

– Я бы очень хотела, – сказала она, – но боюсь, что нас, немцев, в России все ненавидят.

А это был уже 1991 год, и родилась она после войны.

Конечно, наши коллеги не были бы немцами, если бы не водили нас по бесконечным пивным. Однажды в Эссене мы угощались свежесваренным пивом в своеобразном заведении, где через стеклянную стену можно было наблюдать процесс приготовления этого национального напитка. Закусывали здесь жареной колбасой, подобной украинской, которую заказывали метрами. На большую компанию приходилось изрядное количество метров необыкновенно вкусной колбасы, которую приносили свернутой спиралью и еще скворчащей на нескольких огромных сковородках. Рядом с нами на открытой веранде за длинным столом накачивались пивом человек двадцать – тридцать краснолицых мужчин среднего возраста в охотничьих костюмах и зеленых шляпах с перышком, некий охотничий ферейн. Один из охотников затянул песню, все подхватили, это был какой-то марш. Собутыльники вскочили, построились и замаршировали на месте. На одинаково бессмысленных лицах было упоение и восторг.

Мне стало страшно, я увидел немцев сорок первого года. Спустя лет десять я рассказал это своему приятелю, норвежскому инженеру Рольфу Варлосу. Рольф, высокий блондин со статью викинга, к немцам относился настороженно. Он сказал:

– Дух прусских вояк неистребим. Он когда-нибудь еще может проснуться.

Норвежцы имеют долгую память. Хотя немецкая оккупация Норвегии была значительно более гуманной, чем в нашей стране, оккупантов и собственных предателей народ ненавидел. Еще много послевоенных лет в норвежских семьях мальчиков не называли именем Видкун: так звали Квислинга, норвежского фашиста, правившего страной в годы оккупации и расстрелянного после освобождения.

Но наши коллеги оказались вполне приятными и расположенными к нам людьми. Хорошо представляя себе советские магазинные прилавки той поры, они, прилетев на очередную встречу незадолго до Рождества, привезли каждому из участников проекта к празднику огромные сумки, наполненные дефицитными у нас продуктами, включая популярную у нас в те годы шведскую водку «Абсолют».

Водка в последние годы советской власти и действия полусухого закона тоже была в дефиците, особенно дешевая. Возле винного магазина напротив нашего института годами толклись ханыги, «соображавшие», как было принято в лучшие времена, на троих. Теперь и в этом секторе социальной жизни обозначились перемены. Однажды мой гость с Урала вошел в кабинет, улыбаясь.

– Измельчал у вас в столице народ, – сказал он. – Сейчас у магазина ко мне подскочил измученный жаждой мужичок и с надеждой спросил: пятым будешь?

Между прочим, по мнению некоторых знатоков народной жизни, цена на водку и революционные настроения находятся в прямой зависимости. После очередного повышения цены поллитровки до пяти рублей это хорошо отразилось в известной частушке еще брежневских времен:

….Передайте Ильичу:Нам и десять по плечу.Если будет двадцать пять,Снова будем Зимний брать.

Немецкие коллеги пили с нами водку с удовольствием, закусывая дешевой, с их точки зрения, черной икрой. Они все были большие демократы, и когда я принимал их в нашем институте, настойчиво допрашивали меня, почему их кормят после окончания обеденного перерыва отдельно от всех сотрудников. Я, конечно, объяснил это нежеланием тратить время в очереди; не мог же я им сказать, что для того, чтобы накормить их приличным обедом, пришлось посылать человека на рынок для покупки отбивных, которых в нашей столовой отродясь не бывало.

Немцы привезли в Москву предварительные проектные материалы, которые были нами забракованы, и авторам пришлось согласиться почти со всеми замечаниями. Во время нашего ответного визита работы оказалось намного больше, чем предполагалось, мы не уложились в заранее согласованную неделю, и немцы попросили нас задержаться на несколько дней. Визу тогда можно было продлить в городском муниципалитете, но возник вопрос суточных.

– Сколько вы получаете в сутки? – спросил руководитель группы немецких специалистов Роланд Шваль. – Мы все компенсируем.

Велик был соблазн хотя бы удвоить цифру, но врать не хотелось, и я сказал правду.

– Но это неприлично мало, – сказал Шваль и заплатил в полтора раза больше.

Оказалось, что даже немецкая расчетливость имеет пределы.

Путь свободы

В девяносто первом году появились альтернативы не только существующему автомобилестроению, но и умирающему политическому режиму. На Пушкинской площади, возле здания, где размещалась редакция газеты «Московские новости», с утра до вечера толпился народ. Газета, руководимая Егором Яковлевым, печатала материалы неслыханно либерального, демократического содержания; свежий экземпляр газеты вывешивался на стенде около редакции, и толпа, в которой кроме нормальных людей было немало городских сумасшедших и просто фриков, бурно обсуждала газетные публикации и текущие события, иногда хватая друг друга за грудки. В Москве проходили митинги, на одном из них, в Лужниках, я был. Площадка, заполненная народом, была ограничена железнодорожной насыпью, рекой и линией домов; при желании, заперев свободный проход с Комсомольского проспекта, всех митингующих легко было изолировать и упаковать в кутузку. Но тогда повестка дня аресты не предусматривала. Несмотря на бесцветное выступление Ельцина, толпа скандировала его имя. Идеологически это было мне близко, но хоровой жанр не импонировал, и на митинги я больше не ходил. Кроме того, работы было невпроворот.