Читать книгу "Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908-1914) - Юлия Лунева"

Зарубежная военная промышленность умело использовала в своих целях интересы России по усилению Черноморского флота. «Капитал почти всех национальностей был в финансовом отношении заинтересован в русском наступлении на Проливы, — писал Г. Хальгартен, — возможность которого как раз и приблизилась непосредственным образом благодаря ревностной деятельности военно-морского министра и его помощника капитана Немитца из русского адмиралтейства»[829]. Виккерс особое внимание уделял российскому флоту, и, как писал Хальгартен, военно-морской министр Григорович получил взятку за передачу «Виккерсу» гигантских заказов на строительство флота. «Учитывая взрывную силу подобного международного предприятия, не приходится удивляться тому, что доверенное лицо этой группировки в правительстве военно-морской министр Григорович играл роль подстрекателя, стараясь склонить своих коллег к агрессивной политике в отношении Проливов; под нажимом этого министра к трем уже строившимся на черноморских верфях дредноутам был добавлен четвертый, помимо двух бронированных крейсеров, равно как миноносцев и подводных лодок. Из дополнительных кредитов в 7 млн 200 тыс. рублей, которые российский Совет министров ассигновал сверх официальной программы строительства флота, согласно которой было предусмотрено истратить в 1914 году 220,3 млн марок, несомненно, часть получил российский военно-морской министр, другая часть в свою очередь попала в карманы международных концернов, а именно германо-франко-англо-австрийского концерна „Уайтхид“»[830]. 13 (26) мая на совещании у начальника Морского генерального штаба А. А. Ливена с участием представителей МИДа произошел обмен мыслей касательно предстоящих переговоров о заключении соглашения между Россией и Англией при участии Франции. Прежде всего признано было, «что морское соглашение наше с Англией должно, подобно франко-русской морской конвенции, иметь в виду согласованные, но раздельные действия наших и английских морских сил»[831]. На совещании была также принята инструкция Волкову, которая была одобрена царем. Сотрудничество флотов России и Англии могло развиваться в двух направлениях: а) если война начнется по завершении большой морской программы, что позволит предпринять атаку Проливов одновременно с Черного и Средиземного морей; б) если конфликт вспыхнет ранее серьезного усиления русского флота.

Волков получил инструкции от морского Генерального штаба, в которых говорилось: «На северном театре войны наши интересы требуют, чтобы Англия удержала возможно большую часть германского флота в Немецком море. Это компенсировало бы подавляющее превосходство германского флота над нашим и, быть может, позволило бы в благоприятном случае предпринять десантную операцию в Померании. Если бы оказалось возможным приступить к этой операции, осуществление ее представило бы значительные трудности вследствие слабого развития наших транспортных средств в Балтийском море. Английское правительство могло бы оказать нам в этом деле существенную услугу, согласившись до открытия военных действий перенести в наши балтийские порты такое количество торговых судов, которое восполнило бы недостаток наших транспортных средств»[832].

Как говорилось в журнале совещания, «на южном театре требовалось, чтобы Англия на ближайшее время поддерживала преобладание Тройственного согласия, не позволяя австро-итальянскому флоту проникнуть в Черное море. Тогда Россия имела некоторые шансы захватить проливы ударом с севера. В будущем, после завершения судостроительной программы и переброски сил с Балтики, ожидалось наступление такого момента, когда на этом театре можно будет обойтись без Англии»[833].

Господство в Средиземном море австро-итальянских военно-морских сил существенно затрагивало интересы России, а возможные наступательные операции австрийского флота в Черном море стали бы для России весьма опасными. «Поэтому, — говорилось в протоколе, — с нашей точки зрения представляется весьма важным установление прочного перевеса сил Тройственного согласия над австро-итальянским флотом в Средиземном море»[834].

Россия хотела получить от Британии больше, чем та готова была ей дать. В предстоящем соглашении российские дипломаты стремились при содействии Лондона получить в свое распоряжение морскую базу в Средиземном море, которая располагалась бы вблизи Проливов. «Было бы желательно также получить согласие Англии на то, чтобы наши суда могли пользоваться в качестве базы английскими портами в восточной части Средиземного моря, подобно тому как Франция, в силу морской конвенции, предоставила нам право базироваться на ее порты в западной части этого моря»[835]. Учитывая коварство британской стороны, Волков не должен был выдавать замыслов России. «Если бы в связи с положением в Средиземном море зашла речь о проливах, — говорилось в документе, — то надлежало бы, не касаясь политического вопроса о Босфоре и Дарданеллах, предусмотреть лишь временные военные меры в проливах, как одну из возможных стратегических операций наших в случае войны»[836].

Однако намерения Лондона по вышеизложенному пункту соглашения, как всегда, оставались недостаточно ясными даже для Бенкендорфа, что он констатировал в своем письме от 20 мая (2 июня) 1914 г., что прямолинейность русского морского штаба могла испугать Грея. Бенкендорф также предупредил Волкова, что о десанте в Померании и о посылке с этой целью в Балтийское море английских транспортов еще до начала военных действий следует говорить с большой осторожностью и лишь тогда, когда по всем остальным вопросам будет достигнуто полное согласие, «чтобы не повредить прочему»[837].

Помощник Грея А. Никольсон скептически относился к предстоявшим русско-английским морским переговорам. Конечно, Россия была бы рада усилить свой флот на Балтике английским отрядом, считал он. Но Англия не может послать корабли в Балтийское море: во-первых, ей нельзя ослаблять свои силы на Северном море, а во-вторых, такая операция была бы слишком рискованной[838]. Грей был вполне солидарен со своим помощником. «Если бы имели место военно-морские переговоры с Россией, — писал он послу в Париже 1 мая 1914 г., — они свелись бы, насколько я себе представляю, просто к сообщению России, что наши военно-морские силы будут использованы вне Балтики и что Россия может использовать свои военно-морские силы, как найдет лучшим, внутри Балтики»[839].