Читать книгу "Бах - Анна Ветлугина"

В середине XIX века упадок духовного искусства, на который сетовал Филипп Эммануэль, закончился. В церквях больше не пытались исполнять попурри из оперных арий. Возникла серьезная дискуссия об истинной и ложной богослужебной музыке, лютеранские богословы начали перебирать музыкальные архивы. Взялся за фундаментальный труд Карл фон Винтерфельд — основоположник научного изучения церковной музыки. Казалось бы, вот оно, окончательное признание! Но колесо истории вновь проехало мимо цели. Реставраторы церковной музыки нашли свой идеал в первой половине XVII столетия, а Баха не признали «правильным», как и всех его современников. Он оказался слишком «субъективен», а его искусство — «непонятно массам».

В результате сложилась странная ситуация. От церкви Баха полностью отлучили, а светские концертные организации относились к его музыке сдержанно из-за повышенной «церковности», которая уже не доминировала в жизни людей, как раньше, и могла отпугивать публику. Издатели продолжали относиться к его творчеству неровно: отдельные произведения появлялись в печати, потом снова наступал перерыв, поскольку товар оказался «неходким», по определению Цельтера.

Но композиторы-романтики продолжали верить в исключительную гениальность своего кумира. Неудачи их только подхлестывали, поскольку придавали Баху ореол романтического героя — «поэта, непонятого толпой». В какой-то момент они поняли: помощи не будет. Церковные деятели не преступят запрет руководства, а частные издатели никогда не издадут полное собрание сочинений.

Тогда Шуман решился на публичное обращение. «Не пришло ли время и не будет ли полезно, если немецкий народ подумает о собрании и издании всех произведений Баха?» — спрашивает он в 1837 году в одной из статей. Вопрос не остался без ответа. Спустя тринадцать лет, к столетию со дня смерти кантора Томасшуле, в Лейпциге официально организовалось Баховское общество, в которое вошли композитор Роберт Шуман, биограф Моцарта Отто Ян, тогдашний кантор Томасшуле Мориц Гауптман, профессор органного искусства Лейпцигской консерватории Карл Беккер, а также лейпцигское музыкальное издательство «Брейткопф и Хертель». Своей главной задачей они считали издание полного академического собрания сочинений Иоганна Себастьяна Баха.

Не будем перечислять огромные трудности, с которыми столкнулось общество. Важно другое: в конце концов они победили. Регулярными нотными изданиями, блестящими фортепианными переложениями Листа, высказываниями Вагнера и, наконец, фундаментальной биографией в двух томах пера филолога и музыковеда Филиппа Юлиуса Августа Шпитты, появившейся в промежуток от 1873 до 1880 года.

Созвучный духу времени Volksgeist Баха являлся основополагающей идеей этой книги[45]. Шпитта представлял Баха прежде всего органистом, а органное искусство называл наиболее национальной музыкальной традицией Германии. Под эту концепцию автор подстраивал биографию своего героя. По мнению Шпитты, «звуковое тело» баховского творчества — «один большой орган с утонченными, гибкими и по-речевому индивидуализированными регистрами» (Filipp Spitt а. Johann Sebastian Bach)

Желание видеть Баха как нечто монументальное и запредельно-надмирное не оставляло романтиков. Но, несмотря на некоторое искажение образа героя и творчества, музыканты XIX века совершили неоценимый поступок. Благодаря их деятельности Бах наконец занял высокое место в истории музыки, принадлежащее ему по праву.

Глава четвертая.

БИОГРАФ И РЫЦАРЬ

Книгу Альберта Швейцера о Бахе называют лучшей в огромном ряду биографий великого композитора. Как уже говорилось, в ней есть ряд неточностей, исправленных современными баховедами. Также не все эстетические концепции Швейцера выдержали испытание временем.

Но тем не менее ни одна самая точная и занимательная книга не встанет рядом с работой этого человека. Никто из исследователей и любителей Баха не посвящал ему всю свою жизнь и не поднимался до его уровня в исповедании христианства.

Альберт Швейцер родился в семье лютеранского пастора в эльзасской деревне. Субботними вечерами знакомый органист готовился в церкви к воскресному богослужению и брал мальчика с собой. Баховские хоралы, звучащие под темными церковными сводами, поразили детское воображение, став лейтмотивом всей дальнейшей жизни. Органиста звали Эуген Мюнх. Удивительно, как в 1880-х годах в голове этого музыканта родилась мысль обращать внимание на тексты хоральных прелюдий, дабы точнее понять смысл музыки! Ведь все вокруг еще считали Баха творцом «чистой» музыки.

Возможность постигать Слово Божие в баховских партитурах захватила Швейцера. Поступив в Страсбургский университет на факультеты теологии и философии, он продолжал музицировать теперь уже под руководством брата своего первого учителя.

Потом судьба занесла молодого человека в Париж где преподавал Шарль-Мари Видор, один из лидеров уже упоминавшегося французского «органного возрождения».

Он благосклонно отнесся к безвестному эльзасцу и стал периодически давать ему уроки.

Так они занимались около пяти лет, преимущественно Бахом которого Видор также очень ценил. Однажды учитель признался ученику, что не понимает баховской логики в хоральных прелюдиях. Зачем великий мастер подписывает к мелодии хорала такие странные, не сочетающиеся с ней контрапункты?

«Многое останется туманным, — возразил ученик, — если вы не обратите внимания на тексты хоралов, здесь ищите разгадку».

Эту фразу Швейцера, ставшую ключевой для большинства баховедов приводит в воспоминаниях сам Видор. После того разговора он начал сам учиться у своего ученика понимать Баха. Именно французский мэтр уговорил Альберта написать для органистов нечто, похожее на путеводитель по баховским хоралам.

Будучи скромным и требовательным к себе, Швейцер долго не решался. В «Aus meinem Leben und Denken»(«Из моей жизни и моих мыслей») он пишет: «…это было сомнительное предприятие — взяться за книгу о Бахе! Хотя я длительно изучал историю и теорию музыки, но специально музыковедением не занимался».

Однако эльзасец все же написал книгу «Иоганн Себастьян Бах, музыкант-поэт». Ее издали в Париже, она быстро приобрела известность, получив признание у профессионалов. Факт в историй музыки беспрецедентный, поскольку текст был создан неспециалистом, к тому же на неродном для себя французском языке. Германская музыкальная общественность сочла себя ущемленной, и автору заказали перевод. Для Швейцера оказалось легче написать новую книгу на немецком языке, чем переводить французскую. По информации баховского ежегодника Bach-Jahrbuch, «пораженный издатель вместо четыреста пятидесяти пяти страниц старой книги получил восемьсот сорок четыре новой».

Новый текст эльзасца походил на эпос своей глубиной и величественным строем изложения. Новое слово о поиске в баховской музыке литературного первоисточника проходит красной нитью. Подчеркивая невозможность ограничить рамки гения одним лишь музыкальным искусством, Швейцер называет Баха поэтом и живописцем.