Читать книгу "Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова"

Миронег прикрыл глаза, намереваясь совместить затейливую праведность испражнения с незамысловатым грехом соглядатайства.

– Вот они, разбойные деяния русичей! – проговорил тихий, подобный змеиному шипу, голос.

Миронег отворил глаза и увидел перед собой достопочтенного Цуриэля, просунувшего тюрбаноносную голову между побегами плетистых роз. Жидовин так уставился, что лишил чрево черниговского уроженца последней сдержанности. Задняя часть тела Миронега исторгла из себя всё, что полагалось ей исторгнуть, с весьма неприличным шумом. Чёрные бусинки-глаза достопочтенного иудея извергали потоки лавы. Его рот исторгал многоязыкую словесную брань.

– Загадили всё княжество, – шипел достопочтенный. – Прости меня всевышний, засрали! И это меньшее из непотребств! Колдунские прихвостни, воинствующие нищеброды, старательные прелюбодеи! А ну, гаденыш седобородый, ступай со мной!

Хищная тварь протянула к Миронегу когтистую лапу. Злобный потрох возжелал употребить Миронегову плоть для утоления насущных нужд мщения, а возможно, и попросту выдрать!

– Не пойду! – отрезал Миронег. – Бывал уж дером и более выдранным быть не желаю!

Достопочтенный Цуриэль широко отверз острозубый рот и изготовился уж вопить. Бедовая головушка Миронега разрывалась от дум, сердчишко озабоченно стукотило. Бежать! Спасаться, покуда охранный змей сего райского сада не созвал полчища вооружённых прислужников. Но возможно ли быстро удрать, не надев порток? Возможно! Но только в том случае, если удастся и вовсе избавиться от них. А чтобы не казать добрым жителям Тмутаракани неброский срам свой, можно пониже натянуть рубаху. Да не коротка ли окажется одежа? Ах, да ну её совсем! Нет на теле раба Божьего Апполинария ничего эдакого, чего б не видывали жители Тмутаракани!

Миронег засучил ножонками, задергался. Отринул перепачканные влажной землицей и плодами бунтующего чрева сапоги. Изгвазданные порты синей птицей вспорхнули к обескураженному лицу достопочтенного Цуриэля. Воспарил и сам Миронег. Да как воспарил! Цветущий плющ, дрожа и стеная, оросил благоуханными лепестками и беглеца, и достопочтенного Цуриэля под стеной беседки, и достославного князя, и достохвального Иегуду внутри неё.

Вослед ему нёсся многоголосый, щедро здобренный похабнейшей площадной бранью вопль. Босые ступни неизъяснимо страдали от соприкосновения с твердью земною, горячей и колкой. Но Миронег летел, силой духа преодолевая препоны. Ни навязчивое внимание Иегудиной прислуги, ни высокая каменная ограда, ни многолюдье городских улиц не задержали его вдохновенного парения. Его влекла необъятность морского простора. Там, под крутым прибрежным обрывом, он удосужился разведать несколько укромных пещерок, достаточно безопасных для того, кто желал вздремнуть в уединении, утолить потребность в отдыхе после тяжких и праведных трудов.

Там ввечеру и разыскал его вездесущий Олег. Влажный собачий нос ткнулся в Миронегову бороду и раз, и другой. Из отверстой, жарко дышащей пасти повеяло пёсьим духом. Мохнатое, тяжёлое тело притулилось рядышком. Неустанно движущийся хвост заколотил по истерзанному твёрдым ложем боку. Миронег проснулся тверёзым и немедленно застыдился непотребной своей наготы. Повязав вокруг бёдер рубаху, он поплёлся вдоль берега к палатке Тат, припоминая давешние приключения и странный, не поддающийся разумению сговор между Иегудой Хазарином и Давыдом Игоревичем. Олег сопровождал его, кружа взад и вперед по-собачьи, поднимая заднюю лапу на опрокинутые вверх дном лодки.

* * *

Близкие не корили его за неряшливый вид, когда он сбивчиво поведал им перипетии столь счастливо завершившихся приключений.

– Амирам возьмёт нас на борт, – буркнул Тверядята. – Теперь и безбожники жалеют меня за несчастие моё…

– Может статься, Володька и неповинен? – пробормотал Миронег.

Тат промолчала, её лицо, как обычно, не выражало ничего.

* * *

Дней через пять, ранним утром, когда матросы «Единорога» готовились поднимать якоря, а бока дромона уже ощетинились рядами весел, Амирам явился на берег. Свежий ветерок поигрывал пером жар-птицы на его головном уборе. Он вёл за узду Колоса. На пристани строптивый конь упёрся, ни за какие посулы не соглашался подниматься на корабль, испуганно смотрел на плещущую о сваи воду.

– Колос, дружочек! – возопил Миронег.

Черниговский уроженец бегал по палубе, размахивая небольшой корчагой.

– Посмотрите, христиане! Дивуйтесь, нехристи, кого привёл нам достопочтенный Амирам! Колос! Конь!

Синий шёлковый платок мешал Твердяте излить радость, новгородец бросил его под ноги, на выбеленные солью доски палубы. Колос приветственно заржал и бестрепетно ступил на шаткие доски сходней.

Привечая друга, ощущая под огрубевшей ладонью ласкательную приятность его плотной золотистой шерсти, не выпуская из рук узды, Твердята глянул в хищное лицо Амирама. А кормчий «Единорога» уже снял с головы свой чудной убор и прикрыл толстую, длинную косу бирюзовым, в цвет морской воды, платком.

– Не гадуйся ганьше вгемени, – проговорил корабельщик. – Мы отпгавляемся на войну. Цагьгад – совсем уж не тот гогод, что памятен тебе, купец. Импегия ведёт две гискованные войны. Бгатья Комнины захватили пгестол. Но чем кончится для них эта завагуха? Сие не ведомо даже вашему гаспятому стгадальцу.

– Что, сельджуки всё так и сидят на берегу Боспора? – осторожно спросил Твердята.

– О, да! – был ответ. – В проглый газ я был спокоен, имея на богту дружину. Алексей Комнин смог договогиться с сельджуками, но пголив всё гавно полон пигатов. А столица полна вояками всех мастей.

– Тем проще мне будет убить Володаря… – едва слышно проговорил Твердята.

Сокол Тат кружил в вышине. Демьян подумал, что он не полетит в море, не станет, подобно чайкам, следовать за кораблем, не опустится на корабельные снасти, не поплывёт с ними за море. Сейчас он примет на крыло отринутые горести, ставшие никчемными драгоценности пропавшей жизни. Сильная птица пронесёт их через степи, к северным лесам, обронит в глухих болотах, оставит там навсегда.

Вокруг них кипела суета, неизбежная при начале плавания. Матросы сновали перед мордой Колоса, задевая Твердяту каменными плечами. Амирам подозвал одного из них – чернолицего, бельмастого оборванца. Приказал свести коня в трюм. Твердята навострился было последовать за вновь обретённым дружком, но передумал. Уж больно хотелось ему посмотреть, как опустятся и ударят по воде ряды вёсел, как расправятся над головой паруса. Хотелось подставить лицо свежему ветру. Широкое, тяжёлое тело корабля отвалило от пристани. Команда дромона работала слаженно, и скоро хищно изогнутый клюв судна нацелился в открытое море. Вот пристань отдалилась. Вот длинные весла вспенили воду за обоими бортами. Твердята смотрел по сторонам. Он потерял из вида кормчего. Его не оказалось ни на корме, ни на носу. Твердята оглядывался до тех пор, пока не услышал его картавый оклик у себя над головой. Амирам ловко карабкался по корабельной мачте на самый её верх. Вот он уселся на рее. Что за невиданная птица! Длиннолапая, зоркая, горластая, но без крыл. Сидит себе на рее, овеваемая всеми ветрами. Парус, раздуваясь, хлопает возле его ног. И всё ей нипочем, и, чудится, вот-вот взлетит. А крылья для полёта ей и ни к чему.