Читать книгу "Имаго - Юрий Никитин"

Шершень развел руками, едва не смазав Бабурина по морде:

– Обыватель в каждом из нас – просто Шварценеггер,Кинг-Конг, Годзилла! В Юсе решили, что с ним бороться бесполезно. Сдались,отдали ему царский жезл, корону, папскую митру, вообще – всю власть, мудрорешив, что свою обывательскость будет защищать зубами, когтями, рогами ишипастым хвостом. Так и случилось. И защищает, да еще и получает сочувствие ипонимание от подленькой части души каждого из нас.

Майданов возразил:

– Ну уж, Павел Геннадиевич, вы уж совсем западнуюдемократию втаптываете… Еще Черчилль сказал, что…

Немков досадливо отмахнулся:

– Да знаем, что он сказал! Но почему слова Черчилля –закон? Мало ли что он сказал?.. Он выпивал в день по литру виски и выкуривал посигаре, считая это единственно верным образом жизни, так вы ж не куритесигары?.. И пьете, вероятно, не по литру? Коммунизм – строй намного выше ичище, чем демократия, да еще такая отвратительная, как западная. Другое дело,что коммунизм с таким человечеством, как вот мы с вами, практически недостижим…Теоретики коммунизма слишком хорошо думали о таком животном, как человек.Начитались французских прекраснодушных утопистов… Высокие и благородные целипостроения коммунизма были близки только первым строителям, а уже следующемупоколению стали непонятны. Зато мы, в том числе и старшее поколение, видели,как сыто жрут, как свободно трахаются там, в Юсе, и нам, даже старшемупоколению, жутко хотелось тоже жрать от пуза, хотелось свободы порнухи, свободысекса, свободы от всех норм!

В дверях появился Лютовой, окинул всех цепким взором,поклонился с насмешливым достоинством.

– Желаю здравствовать честной компании…

– И тебя, – гоготнул Бабурин, – тем же концомв то же место!.. Га-га-га!..

Анна Павловна засуетилась, засияла, ринулась с чашкой иблюдечком к свободному стулу.

– Вот чайку с малиновыми листочками!.. На дачесобирала, одни витамины!.. Свеженькие…

– С клопами? – спросил Лютовой.

Анна Павловна обиделась:

– Клопов я стряхивала!.. Они только на ягодах сидят!

– Ага, – сказал Лютовой, он отодвинул стул,присел, – тогда я лучше с сахаром, если не возражаете… Все коммунизмукосточки перемываете? Или доказываете друг другу, что ислам – грязное,отвратительное, подлое, трусливое, бесчестное… и так далее по словарю синонимовна слово «Зло»?

Майданов сказал язвительно:

– Зато теперь, с вашим приходом, поперемываем косточкиевреям. И послушаем, какие они, оказывается, Зло для человечества!

Лютовой отпил, поморщился, горячий, перевел дыхание и сказалдостаточно мирно:

– Обыватель достаточно грамотно защищает своиобывательские свободы, умело оперируя словами «свобода», «общечеловеческиеценности», а также периодически называя оппонента фашистом, антисемитом,расистом, шовинистом и патриотом. А тот должен сразу растерять все доводы ипоспешно отступить, растерянно оправдываясь, что он-де никакой не антисемит, таккак у него бабушка еврейка, знакомые – евреи, и сам он – Кацман АбрамИзраилевич в шестом колене.

– Да уж вы точно не Кацман, – сказал Майдановпобедно.

– Точно, – ответил Лютовой судовлетворением. – Вы еще не заметили, что наступает время, когда обвиненияв антисемитизме перестают действовать? Слишком уж перегнули с этим палку,присобачивая к месту и не к месту. Даже не сами евреи, а услужливые шабес-гои,стараясь показаться господствующим в любом обществе и во всех сферах евреямхорошими и преданными слугами. Примерно так же кампанию по борьбе с пьянством,начатую Горбачевым, услужливые идиотики на местах превратили в повальнуювырубку виноградников, что сильно помогло сбросить Горбачева вместе с еговластью.

Бабурин гоготнул, спросил:

– А правда, что первым антисемитом был Господь Бог,который Адама и Еву из рая в шею пинками под зад?

Майданов взглянул на него почти с благодарностью. Бабуринпри всей его глупости не раз разряжал напряженную обстановку, принимая огонь насебя. Выведенные из себя его тупостью, на него обрушивались и правые и левые,западники и восточники, Бабурин вяло отгавкивался, нимало не обижаясь, дажесчастливый, что с ним говорят профессора, как с равным, и постепенно все сновастановились родными и близкими членами одной тусовки.

– В шею пинками, – сказал Лютовойзадумчиво, – богат русский язык!

– В шею под зад, – добавил Шершень. –Класс!.. Это так же трудно перевести на другие языки, как и объяснить тупыминостранцам, что для нашего человека одна бутылка водки – нормально, две – много,а три – мало!

Немков кашлянул, привлекая внимание, заговорил задумчивымневеселым голосом:

– Вы не обратили внимание, что здесь, в России, когдаречь заходит про Израиль, каждый… или почти каждый с восторгом начинаетговорить, какие там молодцы? Мол, террористов сразу стреляют, Америке некланяются, свою страну поднимают на голом месте, а не с чужих пенки снимают?..Но как только речь про евреев здесь, в России, всякий замыкается, умолкает. Илиже наоборот, чересчур громко начинает уверять, что о людях надо судить понациональности, а сам так и шарит глазами по стенам в поисках следящихустройств?.. Не нравится мне такое, не нравится… Я старый человек, многоевидал, потому и говорю – не нравится. За долгую жизнь у человека… у старыхлюдей, вырабатывается особое чувство, как у собак и муравьев, что чуютприближение землетрясения.

Лютовой посмотрел с интересом.

– И что же чуете?

Немков зыркнул на него из-под мохнатых бровей сердито, безсоседской приязни.

– Напряжение. Пока только напряжение земной коры.

Наступило молчание. Некоторое время слышно было, как Бабуринприхлебывает чай, шарит в вазе, выбирая сухарики с орешками, затем Майданов,наконец, сообразил, на что намекает Немков, сказал с веселым удивлением:

– Батенька… да вы антисемит!

Глава 10

Страшное обрекающее слово ударило как молотом. ВокругНемкова раньше сразу образовалась бы пустота. Майданов смотрел на него, ужеповерженного, расплющенного, уничтоженного до седьмого колена, однако Немков ссамым грустным видом кивнул, сказал медленно:

– Вся ирония в том, что я как раз Кацман ПьецухАбрамович. В шестнадцать лет, когда получал паспорт, удалось сменить имя,отчество, фамилию, пятую графу. Это все ерунда! Кто хочет оставаться евреем,тот останется. Я – остался. Мои работы по истории еврейской диаспоры можетепочитать в Вестнике Академии наук, в различных тематических сборниках… Я –старый человек, мне скоро девяносто, я много видел, много знаю, а самое главное– мною уже не двигают простенькие эмоции, что двигают человеком оч-ч-ч-ченьдолго!.. Я могу видеть вещи такими, какие они на самом деле, а не так, какхочется.