Читать книгу "Пламя Магдебурга - Алекс Брандт"

Но огромные, туго натянутые барабаны били все громче, и тучи дрожали от этих ударов. Ветер носился кругами, выжидая, высматривая подходящую жертву. Дождь усиливался.

И вот – знамение. Тонкая, как накаленная проволока, многопалая золотая рука протянулась к земле, хлестнула, ослепительно вспыхнула и тут же исчезла.

И небо упало на землю.

Тучи обернулись безобразным багрово-черным кровоподтеком, ветер ударил так, что затрещали, униженно согнулись деревья, в воздухе полетели сосновые иглы, тонкие ветки, разорванные птичьи гнезда. Все почернело. Дождь, до той поры мягкий и осторожный, обрушился на землю все сметающим ливнем, хлестал наотмашь, швырял свинцовые горсти вниз. Казалось, что еще немного, и падающая с черного неба вода обретет способность пробивать насквозь камень и крыши домов. Обезумевший ветер выл, свистел, хохотал, брызгая вокруг дождевой слюной, бил по головам непокорных, недостаточно низко склонившихся перед его невообразимой силой, куражился, насмехался над чужой слабостью. На колени! Падайте в грязь!! Но даже ветер не в силах был поколебать, сдвинуть с места плотную ворочающуюся массу, изрыгающую из себя ливневые потоки, огромную, неповоротливую тушу чудовищного животного, придавившего своим брюхом землю.

Все, кто был возле шалаша, повалились ничком, накрыв ладонями голову, уткнувшись лицом в залитую грязной водой траву. Невозможно выдержать это, невозможно смотреть в глаза безумному небу. Петер Штальбе зажмурился, вырвал из-за пазухи распятие и зачем-то засунул его в рот, что было сил стиснув зубами. Маркус Эрлих несколько раз пытался подняться, и каждый раз безуспешно – ему казалось, что стоит распрямиться еще немного, и ураган сорвет его с места, унесет как пушинку и уже там, наверху, разорвет на не различимые в темноте куски. Вильгельм Крёнер, вцепившийся в землю мокрыми пальцами, без конца повторял: «Храни нас, Господь, храни нас, Господь, храни… храни…» Губы его посинели от холода, пузырящаяся мутная вода заливала рот. Альфред Эшер перевернулся на спину и закричал что было сил, закричал, разрывая горло, закричал, пытаясь изгнать раскалывающий, животный страх, но крик этот нельзя было различить даже на расстоянии пяти шагов.

И вновь в черноте неба появилась сверкающая золотая кисть. Уродливая и прекрасная, гибкая и изломанная, разделяющаяся на множество ответвлений, как дельта впадающей в море реки, беззвучно и властно поместила она свои длинные, не знающие пределов пальцы поверх брюха чудовища, помедлила на секунду и указала пылающим ногтем куда-то вниз. И в тот же миг переломилось надвое огромное столетнее дерево, и вершина его, пробивая листву, полетела к земле под улюлюканье злобного ветра.

– Глупцы! – ревел ураган. – Вы хотели воды, хотели прохлады, хотели защиты от испепеляющего солнца? Так получите! Получите! Получите ее!! Пресмыкайтесь передо мной! Помните мою силу! Помните злого бога, которого вы осмелились призвать, которого думали сделать своим слугой. Пресмыкайтесь же, черви, рабы, ничтожества! Молите, чтобы я сохранил вам жизнь!!

Жирные черные тучи отрыгивали громовыми раскатами, хрипы и визг урагана заглушали любые звуки. Струи воды, похожие на толстые, переплетенные пеньковые канаты, проникали повсюду, все срывали со своих мест, перемешивали, превращали в грязь.

Последние, пресыщенные минуты безумного пиршества, в котором буря пожирала саму себя.

И вот безумие завершилось. В брюхе чудовища последний раз вспыхнуло желтым, ветер унесся за горизонт. Чернота отодвинулась, и за клубящимися краями туч появились первые жемчужные просветы. Дождь остановился, иссяк, навсегда исчез в пробуждающемся бледно-розовом небе. В память об ужасной буре осталась лишь мокрая, раскисшая земля, искалеченные ветви, тихий стук капель, стекающих по дрожащим листьям, и казненный молнией великан, чье перерубленное тело тихо дымилось в глубине леса.

Людям нечего делать здесь. Едва утих ветер, они вскочили на ноги, похватав немногое свое имущество, и бросились прочь, обратно, в спасительный город. Прочь из этого темного храма, прочь из обиталища злобного бога, который только что явил им свой лик. Ни единого слова, ни единого взгляда по сторонам. Вернуться. Спастись.

Они бежали, поскальзываясь на мокрой глине, падая, поднимаясь и падая вновь, и суеверный ужас щелкал своим невидимым бичом у них за спиной.

* * *

Ураган не нанес Кленхейму особого вреда – может быть, потому, что прошелся над городом только краем, хлестнул по нему вполсилы. Где-то разметало крышу сарая, где-то сорвало ставень, где-то переломило ствол яблони.

Страх, пережитый в лесу, казался теперь глупостью. Не урагана, нет, не урагана им следует опасаться! Люди – вот их враги, люди в стоптанных башмаках и солдатских перевязях через плечо. Все остальное – суеверие, чушь, бредни.

На следующий день они вернулись к дороге.

Небо было пасмурным, из облаков, которые, видно, спешили догнать вчерашнюю бурю, слабо сочился дождь. Глинистая земля была грязной и скользкой. Но к полудню дождь прекратился, облака разошлись и слабо, неуверенно, выглянуло из-за них солнце. Хороший знак, добрый знак!

И действительно, не прошло и нескольких минут, как из-за поворота дороги показались трое всадников. В черных шлемах и черных, с серебряными дугами, кирасах. Рейтары.

– Что будем делать? – шепнул Маркусу Петер, смахивая падающие на лоб волосы. – Может, выстрелим сначала в лошадей?

Маркус посмотрел на него, помедлил с ответом. И правда: как поступить? Конный – не пеший, подхлестнет лошадь, и нет его. Но и ранить лошадей тоже неразумно: пусть уж лучше останутся целыми, дойдут до Кленхейма на своих ногах.

– Вот что, – сказал он, – лошадей трогать не будем. Подпустим их ближе. Едут они небыстро, значит, сможем их перехватить безо всякой стрельбы. Ты, Конрад, бери двоих, перекроешь им путь к отступлению. Альфред и Гюнтер – со мной. Вильгельм, Петер и остальные – держите их на прицеле и, если что-то пойдет не так, сразу стреляйте. Не сводите с них глаз, поняли?

Всадники были уже близко. Копыта лошадей чавкали по грязи, на черных шлемах раскачивались белые перья.

– Что, если они успеют выстрелить вперед нас? – тихо спросил Эшер.

Маркус качнул головой:

– Пистолет – не ружье. С такого расстояния не попадут.

Прищурив глаза, он смотрел, как приближаются всадники. Семьдесят шагов. Шестьдесят. Ближе… Еще ближе…

Едва рейтары оказались на изгибе дороги, Маркус вышел из-за кустов. Аркебуза с дымящимся фитилем была прижата к его плечу, ее единственный черный глаз безразлично смотрел вперед.

– Стойте! – крикнул он всадникам. Эшер и Цинх встали за его спиной.

Первый рейтар дернул поводья, придерживая лошадь, правая его рука потянулась к висящему в седельной кобуре пистолету.

– Не вздумай прикасаться к оружию, – предупредил Эрлих.

– Кто ты такой? – крикнул рейтар, удерживая лошадь на месте. – Я что-то не слышал, чтобы смелый граф Готфрид продавал здешние дороги оборванцам!