Читать книгу "Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков"

— Повтори-ка про ярмарку, Ждан, — попросил я дядьку.

— Петровское торжище вельми богато, — вернулся к рассказу удельный казначей. — Сей торг старцы монастырские упросили государя Ивана Васильевича сюда с Мологи свесть. Изрядно купчин сюда приплывает, да и крестьяне все окрестные сбираются.

— Как бы нам обратно рынок перевесть в наш городок?

— Монасей Симоновской обители на козе не объедешь, они самого патриарха Иова за них к великому государю просить отправят, нестаточное дело у них торг отнять, — вздохнул Тучков.

— Значит, надо купцам в удельных городах наш товар продавать, особенно сукно.

— Так где ж их взять-то, гостей торговых. Они к нам редко приплывают, токмо с солью насады приходят. Купля в Угличе невеликая, да и проездные с судовыми платить надобно, коли уж встал у города, — растерянно развёл руками мой главный финансист. — Вот в Устюжне по зиме знатная торговлишка, да и сборы мытные высоки, может, станем туда сукнецо слать?

— Разве только причалившие должны пошлины платить? — мне требовалось уточнение, когда у нас полагалось платить таможенные сборы.

— Обычаем-то со всех сбирать следует, да купцы нашу мытницу стороной обходят, скаредные души, — вздохнул от мысли о проплывавших мимо деньгах Тучков.

— Хм, вот как мы поступим, — в голову мне пришла очередная неожиданная идея. — Мы тех, кто в Угличе седмицу проживёт или товара хоть на три рубля купит, беспошлинно пропускать станем. А с остальных втридорога мытные, проплавные да головные деньги брать учнём. Чтобы не спускались мимо города, наплавным мостом Волгу перегородим.

— Больше, чем по старине, взимать государем заповедано, — возразил казначей. — Опалой за то царь Фёдор Иванович еще в позапрошлых годах грозился.

— Тогда через каждые двадцать вёрст таможенные заставы поставим, — пробовал я найти вариант обдирать проезжающих.

— Вновь преграды також не велено ставить на торговых путях, — осадил меня Ждан.

— Мы новых не станем строить, мы старые возобновим, — мне не хотелось отступать от своей затеи. — Пусть по приезде в Углич дьяки в древних грамотах сыщут, где в старинные времена заставы удельных княжат стояли. Там-то и сядут угличские таможенные целовальники. Царёвы насады, да у кого тарханная грамота будем свободно пропускать. Також мелкие крестьянские челны, с них не озолотишься. А вот коломенки более осьми саженей в длину — все токмо с полной оплатой мимо нас проедут, иль с проживанием в Угличе или с куплей углецкого товару. Для проезжающих надо и гостиный двор новый учредить. Тем же, кто в городе нашем торговлишку вести возжелает — леготу дать, замыт снять, который с товаров, на торг выставляемых, собирается.

— В деньгах потерям, — озаботился рачительный казначей.

— Что сперва потерям, потом сторицей вернём, — успокоил я его.

Когда мы приплыли к городу Мологе, мне уже сильно нездоровилось. Встречу с городскими верхами провели, по возможности, сжато. Они помимо всего прочего доставили нам изрядное количество образцов, собранных в уезде. Их я поручил забрать Ждану и, по возможности, записать, где и что собрано. Пока наше судно тащили к Угличу бечевой, у меня начался жар и сильнейший мучительный кашель. Уже в столице удела я почувствовал сильную боль в груди. С достаточной долей вероятности можно было предположить наличие у меня пневмонии, или, попросту, воспаления лёгких. Как лечить эту болезнь без антибиотиков, мне не приходило на ум. Терзаемый самыми плохими предчувствиями, я попросил Ждана найти самых лучших травников, могущих излечить лёгочную болезнь. Мне память подсказывала только про целебное действие отвара коры.

Два дня после возвращения меня кидало из холода в жар, на третий день началась одышка, и с кашлем пошла зеленоватая гнойная слизь. Ничего хорошего я не ждал, думая лишь о том, будет мой уход за грань спокойным или снова дёрганым, с бросанием между мирами. Ждан и его сын Баженко почти не отходили от моего тела, поя меня различными травяными взварами и обтирая моё тело хлебным вином. Когда мне стало совсем худо, Тучков, перекрестясь, разрешил давать мне отвар корня живокости. Видимо, он уже надеялся только на чудо — трава считалась чрезвычайно ядовитой, порошком из неё травили тараканов и клопов. Помимо этого, отпаивали меня и взваром сушёного хвощевика.

Видимо, в Москву немедленно сообщили о моей тяжёлой болезни, поэтому боярин Годунов прибыл на пятый день от нашего возвращения в Углич. Я к тому времени весь пылал жаром, задыхался от кашля и регулярно забывался в беспамятстве. При визите сановного царского шурина мне стало так худо, что грань между сном и явью уже плохо различалась. Первый момент казалось, что Борис Фёдорович мерещится, уж слишком неожиданно тот появился. Да и повёл себя он также непредсказуемо: крупный здоровенный мужик плюхнулся рядом с моим ложем на лавку и запричитал в голос, словно плакальщицы на похоронах. Не знаю, насколько боярин искренне терзался переживаниями, возможно, он просто создавал себе алиби в глазах окружающих.

Мне же было совсем не до церемоний. Чувствуя приближение очередной потери сознания и боясь, что истекают последние мои минуты в этом мире, я постарался донести до самого приближённого к царю человека грозящие ему и стране опасности. Сначала Годунов мало обращал внимания на мои хрипы, но потом замолчал и стал настороженно прислушиваться. Так, повторяя одни и те же слова, я провалился в тяжёлое беспамятство.

Когда ко мне вернулось сознание, в опочивальне находился только Баженко Тучков.

— Слава богу, полегчало тебе, княже, — обрадовался паренёк. — Отпустил Господь грехи твои, мы уж, грешным делом, мнили, что запоздали с соборованием-то. Сам митрополит Ростовский Варлаам с клиром приехал елеем помазывать, видать, помогли его молитвы.

Я к возможности исцеления с помощью обряда и молитв относился скептически, но спорить не стал. На мой взгляд, подействовали целебные травы или наконец-то с болезнью начал справляться иммунитет.

— В Угличе ли боярин Борис Фёдорович? — стоило уточнить местонахождение моего именитого гостя.

— Отъехал вчера, застращал ты его, княже, — сообщил мне молочный брат. — Он сперва-то располагаться стал, будто надолго. Всё расспрашивал — каким обычаем князя, мол, лечите? Нет ли, де, в болезни его злого колдовства аль умысла чьего? Он и взвары все глянул, да узнавал, с чего их варят-то. Яз про живокость-то побоялся сказывать, не дай бог, помер бы ты, княже, так ведь тогда весь род за потраву царёва брата извели бы.

— Чего ж рассказал? — мне хотелось услышать, чего наплёл царёву шурину Баженко. — Да, кстати, не слыхал, чего яз сам Борису Фёдоровичу наговорил, что он ускакал как ошпаренный?

— Молвил конюшему боярину, мол, рог индрик-зверя[141]тёртый варим, де, его заезжий немчин нам продал, — потупившись, ответил младший Тучков. — Что ты Борису Фёдоровичу сказывал, никто не слыхивал, он всех с опочивальни погнал прочь. Да дворня боярская баяла, будто навещал ты, при смерти находясь, их господину беды великие для царства Московского, да всему роду годуновскому гибель неминуемую. Лжа сие аль истинная правда, то мне невдомёк. Ужель ты сам не помнишь, чего молвил?