Читать книгу "Запретная любовь - Владислав Иванович Авдеев"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, если рядом кого-то будут убивать, избивать, я должен сидеть и смотреть?
– Зачем смотреть? Лучше ничего не замечать. Когда вас будут бить, отнимать пайку, никто не скажет ни слова. И я вам сейчас объясню, почему так происходит.
Возьмем нашу камеру. Кто здесь побывал? Полицаи, крестьянин Ребров и офицер Усов, получивший срок за то, что месяц побыл в плену, но сумел убежать и не один, а вовлек в побег человек двадцать. Что общего между этими тремя? Ничего.
Это совершенно разные люди, ненавидящие друг друга или ничего непонимающие, я говорю про Реброва. А идут все по пятьдесят восьмой. Будет кто из них помогать друг другу? Конечно, нет. В лагере тысячи человек, и все покорно терпят унижение, гибнут от голода, но, о попытке освободиться силой, даже не думают. Каждый уверен, что все сидят по заслугам и только его засадили по ошибке, но со временем обязательно разберутся и освободят.
– Вы тоже так думаете?
– Пока жив Сталин, я буду сидеть. В свое время я боролся против назначения его секретарем партии. Распространял «завещание Ленина». Слышали о нем? Арестовали, попал в лагерь. В сорок первом срок заканчивался, но началась война. Политических решили не выпускать, так и просидели всю войну. В сорок шестом освободили. И вот новый арест и десять лет ИТЛ. За дискредитацию Сталина. Имел неосторожность, сказать старому другу и опоненту, мол, не слушали нас, вот и получили палача. На суде «друг» – мы с ним вместе в гражданскую белых громили – сказал, что такие, как я, мешают остальным жить. Конечно, легче жить, ничего не замечая. Мы сами виноваты, надо было не агитировать против Сталина, а ликвидировать его.
– Вы не боитесь так говорить?
– Ну, во-первых, я вижу, с кем говорю. За эти годы я научился отличать порядочных людей от подлецов, во-вторых, что мне могут сделать? Добавят срок? Так я и этот до конца не отсижу, сдохну.
– А ваша семья?
– Жену арестовали, как члена семьи врага народа. Умерла в лагере. Сына мы уговорили от нас отказаться. Где он, не знаю, вроде взял фамилию жены. А вы женаты?
– Да.
– Если хотите ее увидеть, не забывайте, что я вам сказал. Поймите – это не трусость. Это правило, которое установила лагерная жизнь…
Они проговорили до отбоя, а ночью Акимыча увели.
А в конце мая ночью открылась дверь камеры и надзиратель прокричал:
– Алексеев, с вещами!
Вместе с другими арестантами Алексеева посадили в крытые брезентом грузовики и повезли в первую колонию…
Через месяц под усиленной охраной большую группу заключенных, среди которых был и Алексеев, привезли на пристань и, вызывая по одному, загнали на баржу.
В трюме баржи набилось человек четыреста, не меньше, нары в несколько этажей, между ними узкое пространство, чтоб только лежать. Между нарами проход – двоим не разойтись. Недалеко от люка большой бак для параши, вонь от которой достигает самых дальних углов, рядом с парашей бак с водой для питья.
С первого же дня пути заключенные начали гадать, куда их везут:
– На Алдан, – уверенно заявил, лежавший на нарах расположенных ниже Алексеевых, лобастый мужчина неопределенного возраста, можно было дать ему и тридцать и пятьдесят. – Но вот куда? В Хандыгу, в Джебарики-Хая уголек добывать, или на прииски Аллах-Юня, Ыныкчан, Бриндакит?
– Везде погибель, – мрачно отозвался невидимый Алексееву.
– Ну не говори, уголек добывать одно, дорогу прокладывать другое, прииск третье.
– А может нас в Сангары?
– На Алдан.
– И охрана молчит. Скоты!
Через день лобастый сам вызвался вынести из трюма парашу и, вернувшись, сказал:
– Тащимся против течения. Алдан. Заходили, сейчас обшманают кого-нибудь, – недовольно проговорил он, кивая в сторону идущих по узкому проходу блатных.
Блатных на барже хватало, и Алексеев, помня предупреждение Акимыча, что урки с ним обязательно рассчитаются, сразу занял верхние нары и сейчас откинулся на подушку, чтоб его не было видно. Он спускался лишь по нужде, да утром – получить пайку хлеба, больше ничего не давали. В трюме стояла духота, люки открывали только днем, и ночью нечем было дышать. Когда пожилой зэк стал задыхаться, конвой не только не выпустил его на палубу, но даже не открыл люк. Утром на палубу вынесли труп.
– Боится охрана ночью люки открывать, да их и понять можно… – лобастый не договорил, недалеко началась драка, конвой спуститься не решился, лишь пообещали всех перестрелять…
Вскоре на палубу подняли еще один труп. Лобастый сходил, вернулся мрачный:
– Блатные. Счет с кем-то свели. Я сразу понял, кого-то ищут. Ходили, высматривали. Говорят, в общей тюрьме нарвались на одного, на якута, здоровенный такой мужик, так он пятерых покалечил, они на него с ножами, а он им руки переломал, да и рожи не пожалел.
– Молодец! Я тоже про него слышал.
– Убьют его урки. Не днем так ночью, когда спать будет. С ними лучше не связываться.
– Ничего, зато теперь, прежде чем к кому лезть, думать будут. Да и якут этот, так просто не дастся…
Алексееву эти разговоры добавили тревоги, как быстро его драка с блатными стала легендой, и уж, конечно, урки обязательно попытаются его достать.
Через несколько дней снова остановились под погрузку угля для парохода, и лобастый сказал:
– Джебарики-Хая. Раз здесь не высадили, значит, на прииск везут. Гибельное место, подохнем все.
– Ты-то откуда знаешь?
– Я в Бриндаките до сорокового года работал, но потом сбежал. Дороги хорошей на прииск нет, что-то по реке привезут, что-то по зимнику, даже жратвы не хватало, выдавали в день по шестьсот грамм хлеба, а работали по двенадцать часов. Это вольные, а заключенным вообще хана. Попробуй на голодный желудок покайлить руду или на откатке поработать. Одежонки хорошей тоже не было, а мороз под пятьдесят, до костей пробирал. Больше пяти лет такой жизни не выдержать. Бараки ветром продувает, а кому вообще пришлось в палатках зимовать. На прииск с дуру рванул, думал, деньжат подзаработаю.
– Ну и как?
– Да с такой житухой никаких денег не надо. Я там здоровье угробил и ноги отморозил. Потому и ушел.
– Видать, что-то забыл, раз теперь силком гонят.
– Надо было, когда уходил, три раза через левое плечо плюнуть.
– Скоро этот Охотский перевоз?
– От Джебариков недалеко. А, может, повезут до Эльдикана, там в сороковом собирались дорогу до Ыныкчана строить.
– Насколько залетел?
– На десять. Не выжить мне на прииске.
Все промолчали. Никто не хотел верить тому, что рассказал лобастый. Прошло столько лет, возможно, там все изменилось, наладилось…
Изнурительная дорога
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Запретная любовь - Владислав Иванович Авдеев», после закрытия браузера.