Читать книгу "Иоанн III Великий: Ч.3 - Людмила Ивановна Гордеева"

лишь постанывала от тяжести, когда он начинал разминаться в её утробе, пытаясь выставить наружу свои кулаки или коленки, даже под платьем становились заметны маленькие подвижные бугорки на её упругой плоти. «Ну и шалун», — говорила она ему, невидимому, или той из боярынь, которая оказывалась поблизости. Пару раз демонстрировала она первые признаки жизнедеятельности ребёнка и мужу, прикладывая в спальне его руку на свои округлости: «Чувствуешь? Слышишь?» Он покорно поддакивал супруге, проявляя заинтересованность, и терпеливо ждал, когда, наконец, Софья освободится от своего бремени и вновь станет для него полноценной женой.

Конечно, он тоже думал о будущем ребёнке, ждал его, хотел, чтобы это был сын: любой мужчина хочет иметь сыновей. Но ожидание его не было столь страстным и нетерпеливым, как Софьино. Женщина познает ребёнка задолго до рождения, нося его в себе, питаясь с ним одной пищей, дыша одним воздухом, гармонируя с ним энергопотоками. Многократно усиливается эта возникающая ещё до рождения младенца привязанность, если он желанный. Мужчина же, как правило, начинает любить ребёнка, лишь когда замечает в нём личность, характер. Любопытство Иоанна разогревал лишь рассказ Софьи о видении. Он сразу поверил, что жена говорила правду, но отнёсся к этой правде с долей настороженности: мало ли что привидится бабе в момент эмоционального всплеска, духовного напряжения! Когда же она сказала, что беременна, он вспомнил её рассказ и тут уже отнёсся к нему серьёзнее. Теперь его разбирало любопытство: неужели она действительно родит сына? И тогда он, стало быть, появится по благословению самого преподобного Сергия Радонежского? Ну не чудо ли?

И вот день родов наступил. Софья узнала это по знакомой уже ей тягучей боли в пояснице, которая, недолго помучив, отступала, чтобы потом являться вновь и вновь, чаще и чаще, всё более мучительно.

Был день предпразднества Благовещения Пресвятой Богородицы. Она стояла вместе с мужем и маленькими дочерьми на великой вечерне в древнем великокняжеском храме, освящённом в честь приближающегося торжества. Иоанн предлагал ей остаться дома, помолиться в домовой церкви Рождества Богородицы, но ей нестерпимо хотелось участвовать в многолюдном прекрасном торжестве, надоело постоянно сидеть дома, тем более что чувствовала она себя неплохо. Вот тут, отстояв час, она и ощутила первую атаку боли. Сначала подумала, что от утомления, присела на специально приготовленную для неё скамью, продолжила молиться сидя. Дочерей к тому времени увели: малышкам было тяжело отстоять всю долгую службу. Но вскоре приступ боли повторился, потом ещё, и Софья поняла, что приближается решительная минута. Она шепнула мужу, что устала, и потихоньку удалилась из храма через расположенную рядом с государевым местом дверь в свой терем. Сразу же поднялась в опочивальню, с помощью служанки сняла парадное платье и прилегла в постель. Приказала подготовить мыльню. Велела также позвать ближнюю боярыню Елену Траханиот. Та тоже, как и большинство придворных, находилась на церковной службе, но её отыскали, и она незамедлительно примчалась к своей царевне. По виду её поняла: началось.

— Пошли за доктором, за повитухой, пусть с ней и Евдокия придёт...

— Знаю, всё знаю, давно уж мы с тобой всё обговорили, — отзывалась Елена. — Ты успеешь ли обмыться? Давно началось?

— Нет, пару часов, не больше, успею.

Елена поспешила с распоряжениями, а Софья, передохнув уже, села перед своим зеркальцем, причесала и заплела волосы в две косы, заколола их на голове, прикрыла сверху убрусом. Критически оглядела себя. Мартовское вечернее солнце приглушённо, неярко освещало её покои, скользя лучами по стене, по её волосам. Царевна заметила небольшую припухлость у глаз, но призналась себе, что лицо её не подурнело, что выглядит она и в этот, последний перед родами день достаточно хорошо. Она казалась себе по-прежнему молодой и красивой. Тёмные, почти чёрные глаза её, как и в молодости, ярко блестели, лицо не располнело, оставаясь ухоженным, гладким. Царевна осталась довольна своим видом.

«К сожалению, — сказала она себе в зеркало, — ни сан, ни деньги не облегчат тебе родовых страданий. Есть блага в жизни, за которые платят одинаково и царица и прачка. Можно пригласить любого доктора и осыпать его золотом, только страдать всё равно придётся самой...»

Будто подслушав её мысль, очередной приступ пронзил её спину и живот, исказив лицо мукой.

«Ну нет, — сказала она себе, — нельзя так терять лицо, надо следить... Вот так...»

Она разгладила морщины на лбу, потёрла ладошкой переносицу, лишь губы ещё какое-то мгновение оставались сжатыми, пока тягость не отпустила. Услышала, как по терему забегали слуги, хлопнула дверь, донеслись голоса. В опочивальню вошла полноватая подвижная боярыня Евдокия, урождённая Ховрина, жена боярина и двоюродного брата великокняжеского Ивана Юрьевича Патрикеева. Следом за боярыней семенила её родственница, знаменитая московская повитуха Арина, которая была нарасхват у всех именитых боярынь. От неё кое-чему научилась и сама Евдокия, которая тоже могла самостоятельно принять несложные роды. Патрикеева не часто бывала при дворе, воспитывая пятерых своих детей. Последнего, Василия, она родила совсем недавно, когда ей уж было под сорок лет.

Благодаря положению отца, боярина и городского головы Владимира Ховрина, и мужа, богатейшего князя Ивана Юрьевича Патрикеева, да и хорошему характеру, Евдокия пользовалась огромным авторитетом среди боярынь. Софья тоже любила эту женщину, потому обрадовалась её появлению и глубокому поклону.

— Здравствуй, Евдокия! Не жаль тебе из-за меня праздника лишиться?

— Куда уж больше праздник: дитя рождается! — улыбнулась женщина.

— Мыльня готова, — проговорила из-за её плеча Елена, и Софья поднялась.

— Только не перегревайся, матушка, — предупредила Евдокия. — Да поспеши, роды-то не первые, быстро всё может закончиться. Вывалишь младенца-то прямо в бадью!

— Типун тебе на язык, — замахала на боярыню повитуха Арина.

Вскоре Софья, чистая, в свежей сорочке и в накинутом сверху домашнем распашном платье, уже готовая к свершению своего женского подвига, полулежала, периодически постанывая, в подушках на постели. «Мне так плохо, а он даже проведать не пришёл, — подумала она с обидой о муже. И почувствовала жалость к себе. Но в этот момент в опочивальню зашла Елена и сообщила, что государь всё ещё находится на литургии, которая до сих пор не завершилась, но он дважды уже присылал из храма посыльного справиться о её самочувствии, ему передали, что пока рано тревожиться. Он просил сообщить, как только срок приблизится.

— Скоро будет перерыв перед Всенощной, — уточнила Елена, — тогда он зайдёт к тебе.

«Ну хоть и на том спасибо», — подумала царевна и успокоилась на те короткие минуты, что позволила ей отпустившая боль.