Читать книгу "Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский"

Когда Элеонора Августа скрылась наверху, Брунхильда, принимаясь за еду, сказала:

— Вы, братец, на похороны её не отпускайте, а то за ней с солдатами в замок идти придётся.

В этих словах её был толк. Хоть и было сие нехорошо, но. Да, он не будет отпускать жену на похороны отца.

— Уж больно вы злы, графиня, — громко и отчётливо сказала мать Амелия.

И тут уж Брунхильда совсем осерчала. Так как монахиня сидела по левую от неё руку, она поднесла свой немалый кулак к её немолодому лицу:

— Взяли тебя в дом для чего? За бабьей требухой смотреть, так за ней и смотри, а рот свой без дела не раскрывай, иначе получишь, и клянусь, может моя рука и не так тяжела, как у братца, но уж мало тебе не будет. Да простит меня Господь.

Монахиня побелела, встала и пошла прочь из-за стола. А графиня, проводив её долгим взглядом, молвила:

— Коли за стол с собой посадишь, так всякий норовит себя ровней.

И после стала есть. А в зале повис столь дурной дух, что Увалень произнёс негромко:

— Кавалер, лучше я отужинаю со своими друзьями.

Волков ему не ответил, зато Бригитт проговорила негромко:

— Ступайте, Александр, ступайте.

Трус, бросив своего сеньора, позорно ретировался из-за стола, оставив того наедине с двумя злыми и красивыми женщинами.

Знал он, что жена будет бесноваться, и всё равно не пустил её на похороны отца. Брунхильда была права, никто не мог поручиться, что она по своей воле захочет вернуться домой из замка Мелендорф. В общем, отпускать её было никак нельзя. Конечно крики, упрёки и рыдания раздавались в доме всё утро, госпожа Эшбахт ругала мужа Иродом и фараоном. Монахиня пришла к нему, сказала, что нельзя беременной так волноваться, лучше уж отпустить, но на это кавалер тут же послал к жене брата Ипполита с успокоительными травами и отваром ромашки, наказав передать ей, что ежели та не соизволить выпить сие сама, то он придёт и поможет ей сам то выпить.

К завтраку жена, конечно, не вышла. Не было и монахини, они просили еду подавать в покои. И за столом могло быть тихо, но Брунхильда встала не в духе или злилась от того, что её прибор поставили в конец стола, а не рядом с прибором кавалера, и посему сев за стол она стала выговаривать Бригитт, которая сидела как раз рядом с Волковом:

— Я к вам присылала пажа, просить новых простыней, вы что же отказали ему?

— Отказала, — едва не с улыбкой отвечала госпожа Ланге. — Простыни вам стелены недавно, ещё свежи должны быть.

— Уж не экономить ли вы на мне собираетесь?

— Так я на всех экономлю, на то и поставлена господином. А народу в доме нынче много, всем простыни нужны, простыни нынче дороги, лишних у меня нет. Только грязные есть, после стирки в субботу будут чистые, я вам и постелю, — говорила Бригитт голосом ангельским и тоном мирным.

Но этот её голос, её тон и невинный смысл её слов отчего-то злил графиню ещё больше. Видно, в ангельской кротости госпожи Ланге графиня читала насмешку над собой. Она уставилась на Бригитт зло, поджала губы, и сидела так несколько мгновений, не притрагиваясь к еде. А потом сказала:

— Что же это такое, и в доме мужа моего слуги мной пренебрегали, и в доме брата моего слуги меня не слушаются, из-за простыней рядятся.

Слово «слуги» графиня подчеркнула особенно, чтобы уязвить Бригитт. И та, улыбнулась многообещающе, уже рот открыла чтобы ответить графине, да Волков не дал, врезал ладонью по столу, так что звякнули приборы:

— Госпожа Ланге, извольте выдать графине требуемое.

— Сразу после завтрака распоряжусь постелить, господин мой, — ни мгновения не раздумывая отвечала госпожа Ланге с подчёркнутым почтением.

Казалось, всё решилось, и с раздором покончено. Но так казалось только кавалеру. У женщин ничего так скоро не заканчивается.

— И впредь ставьте ещё один прибор на стол для моего пажа, — повелительным тоном произнесла Брунхильда. — Негоже ему на кухне со слугами есть.

Но Бригитт и ухом не повела, она взяла с блюда колбасу, стала её резать и с удовольствием есть. А слова графини так и повисли в воздухе без ответа.

— Вы слышали, Бригитт? — рявкнул Волков, видя, как Брунхильда от злости пошла пятнами.

— Да, господин мой, к обеду прибор для пажа графини будет, — всё с той же учтивостью отвечала госпожа Ланге.

Брунхильда смотрит на неё с большой неприязнью, но Бригитт совсем её не боится и говорит:

— Господин мой, вы совсем заросли, я вас после завтрака побрею.

Волков даже не знал, что и ответить ей, ведь Бригитт уже не раз бралась сама его брить, но сейчас это прозвучало как-то вызывающе.

Брунхильда, кажется, больше не хотела есть, она встала:

— Пойду прилягу, дурно мне, — сказала графиня холодно, — и не забудьте про мои простыни.

— Нет, конечно, не забуду, — отвечала Бригитт. — Как только господин закончит завтрак, так я распоряжусь насчёт ваших простыней, графиня… — и когда Брунхильда стала уже подниматься по лестнице и была далека от неё, Бригитт добавила с ехидной улыбочкой, — из коровника.

Зато Волков всё слышал, и его передёрнуло от злости, во второй раз за завтрак врезал ладонью по столу, да так что приборы подпрыгнули, и прошипел, глядя на рыжую красотку:

— Много стали себе позволять.

— Просите меня, мой господин, — без малейшей доли раскаяния отвечала Бригитт.

— Впредь держите свой поганый язык за зубами.

— Ещё этой ночью вам мой язык таким не казался.

— Хватит, Бригитт, — сквозь зубы рычал кавалер.

— Как пожелаете, господин, просто я хочу, чтобы госпожа графиня уяснила для себя, кто в этом доме хозяйка, и больше ничего.

Госпожа Ланге стала из-за стола:

— Мария, горячую воду, мыло, бритву господина и убирай со стола, завтрак закончен.

Она чуть помолчала и, убирая тарелку от Волкова, заметила, как бы между прочим:

— Знаете, господин мой, а паж графини спит с ней в одной постели. Вот я думаю, не навредит ли сие плоду? Надо будет о том справиться у монахини.

Волоков растерянно молчал. А Бригитт улыбнулась, обняла его и поцеловала в висок.

Погода была дурна, ветер уже какой день дул южный, прямо с гор, оттого снова пришли крепкие морозы. Всё, что оттаяло, снова схватилось льдом. Но даже холод и неизбежная боль в ноге не могли удержать его дома. Кавалер чувствовал, что в бабьих распрях либо заболеет, либо умом тронется, он искал чем заняться. Его племянник Бруно Фолькоф и Михель Цеберинг поехали в Лейдениц для последней встречи с торговцами углём из Рюммикона. Нужно было утрясти оставшиеся вопросы и ещё немного побороться за цены, чтобы подсчитать всё и окончательно взвесить перед началом дела. Там они бы и без него справились, племянник был умён, да и компаньон его был не промах, а вот дело с бароном и мёртвым кавалером Рёдлем ему покоя не давало. И тогда велел он разыскать Сыча. Сыч после дела с писарем снова попёр вширь, залоснился, стал доволен собой. Снова приходил деньги клянчить.