Читать книгу "Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский"

— Я смотрю ты с запасом взял, не треснет ли гость?

— Это чтобы посиделки эти ему запомнились. Чтобы когда позовём, так сам сюда ехал.

— И во сколько мне это обойдётся? Девки то молодые, видно недешёвые.

— А тут, экселенц лучше не жадничать, этот писарь нам одним письмецом, одной весточкой всё отработать сможет. Так что пусть запомнит, каких ладных девок мы ему приводили.

Волков посмотрел на девок, и вправду ладные, посмотрел на Сыча:

— По лету кантон новую войну начнёт, а может, и по весне, как только дороги станут, у меня каждый талер на счету, ты не транжирь.

И пошёл к двери.

Глава 37

Сели в лодку, поплыли на свой берег к Амбарам. Чего уж там, девок Сыч нашёл хороших, молодые, распутные, красивые. Они вызывали интерес у любого мужчины. И у него вызвали бы… Не будь у него дома трёх вздорных баб. Да ещё каких вздорных, каких норовистых баб. Упрямых баб.

Когда только Брунхильда въехала на телеге во двор, когда только вылезала из неё грузно, со вздохами, увидала карету великолепную.

— Вижу, брат мой, балуете вы жену вашу, — произнесла Брунхильда, — у меня, графини, и то такой кареты нет.

Госпоже Ланге, что была тут же, лучше бы промолчать, так нет, же её, заразу, как распирало:

— Господин сию карету не жене купил.

Брунхильда из телеги вылезла, дух перевела, платье оправила и уже с любопытством интересуется:

— А кому же он её купил?

— Мне, — отвечает Бригитт и улыбается, улыбается подло и с вызовом.

Бригитт словно всё дело к раздору ведёт, к склоке, зачем ей сие — непонятно. Замерла Брунхильда, глядя на Бригитт, так и стоят друг перед другом. Некогда, до беременности, Брунхильда бы в красоте ей не уступила, а сейчас уже не так хороша она. И графиня спрашивает:

— И чем же вы так господину услужили, что он с вами так щедр был?

— Верностью, старательностью в делах и любовью преданной, — сразу, как будто знала вопрос, отвечает госпожа Ланге.

У этой дряни всегда ответ готов, и говорит она это с притворным смирением. И с такой улыбочкой, от которой Волкову так и хочется её по заду хлыстом перетянуть. Но ничего подобного он, конечно, сделать не может, поэтому тоном, не терпящим возражений, говорит:

— Госпожа Ланге, прошу вас, уступите покои свои графине.

Бригитт зло глянула на него, всего на мгновение, и тут же присела в книксене и всё с той же лживой улыбкой отвечала:

— Немедля распоряжусь, мой господин.

И, повернувшись, пошла в дом, а Брунхильда ещё стояла и смотрела на него долгим, тяжёлым взглядом, от которого бывалому воину, не раз смотревшему в лицо смерти, стало не по себе. Только после этого графиня повернулась и пошла в дом, тяжело переваливаясь из стороны в сторону на ступенях. Кавалер поспешил ей помочь, ступени-то от оттепели мокрые, не дай Бог графиня поскользнётся, взялся поддержать её под руку, но она руку вырвала, сама взошла.

И это было только начало.

Вечером того же дня сели ужинать все вместе. Госпожа Эшбахт, госпожа Ланге, графиня, мать Амелия. Помолились. Ели молча. От бабьего злого норова в зале не продохнуть, сидят все и друг друга ненавидят. А тут заявился без спроса Увалень. Взволнован. Просит дозволения сказать. Чтобы хоть как-то разбавить баб за столом, Волков говорит:

— Александр, прошу к столу.

Увалень, большой любитель поесть, осматривает женщин и мнётся.

— Садитесь же! — настаивает Волков.

— Мария, — кричит на кухню Бригитт, — тарелку и приборы!

Увалень, кажется, нехотя садится. Мнётся, смотрит на женщин.

— Ну, говорите, что случилось, — пока не принесли посуду просил кавалер.

Увалень смотрит на него: «Точно мне говорить?» Даже Элеонора Августа, всегда ко всему безучастная, уже заинтригована.

— Давайте же, Александр.

— В трактире купчишка остановился, — начинает он.

— Вот уж новость, так новость, — с обычной своей изысканной язвительностью замечает госпожа Ланге. — Когда такое было.

А Увалень, взглянув на неё, продолжает:

— Говорит… Говорит, что утром из Мелендорфа выехал.

При слове «Мелендорф» все, кроме монахини, перестали есть.

— И что же там? — спросила Графиня.

— Купчишка сказал. — Александр Гроссшвюлле покосился на Элеонору Августу.

— Да не тяните вы уже, экий вы робкий! — воскликнула Брунхильда чуть разгневанно.

Она здесь чувствовала себя как дома и вела себя, как и подобает графине. Увалень взглянул на неё и выпалил:

— Сказал, что поутру, старый граф, в себя не придя, преставился.

— Ах! — воскликнула Элеонора Августа, поднеся руки к лицу.

— Последний истинно добрый человек в замке был, — сказала Брунхильда. — Братец, велите попа какого-нибудь позвать, хочу за мужа помолиться сегодня.

— Отчего же помер он? — начала рыдать госпожа Эшбахт.

— Он и так не жилец был, кровью мочился, на спине лежать не мог, так ему помереть своею смертью всё одно не дали, — холодно сказала Брунхильда. Она перекрестилась. — Господи, прими его душу грешную. Он был хороший человек.

— Отчего же он умер? — воскликнула Элеонора Августа.

— От яда, конечно. — радостно сообщила ей графиня.

— От какого ещё яда? — не верила Элеонора Августа.

— От того самого, которым ваша сестра Вильгельмина, собака бешеная, отравила моё вино, которое граф и выпил.

— Лжете вы! — госпожа Эшбахт вскочила. — Лжете и ругаетесь, как женщина подлого рода!

— С моим братом, рода подлого, вы в постель ложиться не гнушаетесь! Вон, брюхо от него нагуляли… Или, может, это у вас от Шоуберга-отравителя? — говорила Брунхильда зло. — Может я рода и подлого, а вы так и вовсе распутная жена.

— Замолчите, замолчите! — воскликнула госпожа Эшбахт.

— Не смейте мне повелевать, и голоса на меня повышать не смейте, я в доме своём, а вы в чужом, хватит! Меня в вашем доме унижали, здесь я этого терпеть не буду, — холодно отвечала Брунхильда.

— А-а! — закричала Элеонора Августа и кинулась к лестнице, побежала наверх в свои покои.

Всё это происходило так быстро, что кавалер и слова не успевал вставить, да и не знал он, какие тут слова надобны. Да, Брунхильда была зла, но она была права в каждом слове своём и имела на эти слова право. Так что и он, и Увалень сидели тихо, присмирев. Монахиня была хмура, а вот Бригитт. Эта женщина так мило улыбалась, что показалось ему, что этот неприятный и злой разговор ей нравился, словно она была рада такому повороту событий.