Читать книгу "Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф"

Ану-син, в праздничной одежде, взошла по ступеням следом за жрецом, и он облёк её священной мантией, на которой золотом были вышиты звёзды и фантастические крылатые звери. Теперь они стояли на такой высоте, что люди, собравшиеся во дворе перед зиккуратом, должны были смотреть на них, закинув головы.

Как жрец Илшу много лет назад, ныне Ану-син торжественно произнесла:

— Принимаю наследие лучезарной владычицы Иштар. Душа моя омывается светом вечно-радостной Иштар, вечерним и утренним сиянием Богини-Матери. Её крылья защищают меня, её душа снисходит в меня, как моя душа становится частью её души.

Именно так, душа Иштар была в ней. Она переполняла её грудь, всё её тело небывалой радостью, благодатным теплом нежила до самых кончиков пальцев. Она жила в ней, она в ней пела…

— Прими же священный венец как знак верховной служительницы-энту, — сказал жрец Илшу и возложил на голову Ану-син тяжёлую диадему.

Эта диадема состояла из полосок белой кожи, расшитых тысячами крохотных лазуритовых бусинок. Золотые розетки были размещены среди витков золотой проволоки, стерженьков, цветочков, рогов — и всё это на сине-голубом сверкающем звёздами небе. Убранство завершалось подвесками из золотых буковых и ивовых листьев, которые свисали со лба и висков. Под тяжестью таких украшений женская головка не смогла бы держаться без огромного парика, и потому как сама диадема, так и парик, были предназначены лишь для церемонии посвящения.

К тайной радости Ану-син, которой казалось, что ещё немного — и её череп проломится под давлением священного венца, ритуал был закончен. На глазах у паствы Илшу обнял свою преемницу.

И тут же по всему теменосу пролетел крик восторга. Люди приветствовали энту всё громче и громче, как будто не желали умолкать.

Новая госпожа храма Иштар, Дарующей воду, ответила им благодарной улыбкой; она словно вся лучилась тем счастьем, которое человек испытывает, когда осуществляет свою заветную мечту.

В эти мгновения Ану-син верила, что над нею совершается воля не эна Илшу и даже не ассирийского царя, а самих богов…

Звуки систр и тамбуринов плыли над утонувшими в сумерках берегами Быстрой реки. Глашатаи отправились разносить весть о новой верховной жрице по всем уголкам страны Аккад, а в самом храмовом городке была устроена праздничная трапеза.

Хотя Хинзури не смогла побороть соблазн увидеть церемонию посвящения «выскочки» в сан энту, на пиршество она, однако, не пошла. И каково же было её удивление, когда храмовый служка передал ей повеление энту немедленно явиться в эгипар.

С видом заговорщицы, которой стали известны опасные тайны, Хинзури неторопливо вошла и уселась перед Ану-син.

— Ты хотела меня видеть, — надменно, с осознанием собственного превосходства заговорила она. — Зачем я тебе нужна?

— Зачем? И ты ещё спрашиваешь?! — возмутилась Ану-син. — Твоё отношение ко мне я считаю недопустимым. И мне бы хотелось услышать, что ты сожалеешь об этом.

— Я ни о чём не сожалею и не отказываюсь ни от одного своего слова, — твёрдым голосом ответила Хинзури и смерила презрительным взглядом сидевшую перед ней энту.

Ану-син нахмурилась. Она вспомнила тот день, когда Хинзури со своей подругой потешалась над ней, подмешав в чашу с вином снотворное снадобье, и с трудом подавила гнев.

— Ты распространяешь клевету и оскорбления, по-прежнему надеясь, что твой дядя поможет тебе избавиться от меня, — продолжала она, не сводя с собеседницы пристального взгляда. — Но ты должна знать: письмо, которое ты ему отправила, было перехвачено моими людьми.

Хинзури вздрогнула, услышав, что её разоблачили. Послание, в котором она подробно описала свои наблюдения за «выскочкой» и просила дядю найти мать самозванки, раскрыло её замыслы. Побледнев, она встала, с ненавистью глядя на энту, и хотела было выйти, не дождавшись окончания разговора.

— Хинзури, останься здесь! Я ещё не всё сказала! — приказала ей Ану-син.

Жрица, поражённая столь резким проявлением властности, повернулась к ней.

— Слушай меня внимательно, Хинзури, — грозно заговорила Ану-син. Её голос звучал непривычно глухо. — Твоё возмутительное поведение красноречивее любых доказательств. Из этого следует, что я была бы слишком добра, если бы позволила тебе остаться в храме. Возвращайся в свои покои и собирай вещи. Ты отправишься домой, к своему отцу.

Хинзури не просто проиграла, она была низложена и уничтожена.

— Кумарби! — крикнула Ану-син, призывая старшего стражи, который ожидал у дверей. — Приказываю сопроводить жрицу… бывшую жрицу Хинзури в город Киш, где живёт её семья.

Перед тем, как выйти из покоев, Хинзури, обращаясь к ней, зло бросила:

— Рано торжествуешь победу! Я ещё сумею доказать, что у тебя нет права занимать сан энту. Тогда и ты, и твоя сообщница Сидури, и старик Илшу — вы все ответите за нарушение закона перед верховной жреческой коллегией и перед богами.

Охрана увела низложенную, отлучённую от культа Иштар жрицу. Ану-син, бледная и удручённая, осталась в покоях одна.

Но вот завеса, закрывавшая глубокую нишу, приподнялась, впуская в комнату Сидури.

— Ты всё слышала? — спросила её Ану-син, не поворачивая к ней лица.

— Ясно одно: молчать она не будет, — тихим голосом отозвалась Сидури.

Ану-син подняла голову. Какое-то время они молча переглядывались: как будто размышляли над тем, что одинаково тревожило их обеих, и желали убедиться, что приняли одинаковое решение.

— Ты доверяешь Кумарби? — наконец спросила Сидури у энту.

Ответом ей был твёрдый красноречивый взгляд.

Глава 5. Неожиданное предложение

Когда Кумарби впервые очутился у ворот храма Иштар, Дарующей воду, его жизненные силы были на исходе. Оборванный, исхудавший до костей бродяга умирал от голода и жажды. Жизнь, как и надежду на новую судьбу, ему подарила Ану-син: по её велению юноша был принят в храмовую семью и стал одним из стражников. Молодой, сильный, выносливый и сметливый, Кумарби быстро заслужил расположение сангу и получил от неё звание старшего охраны. В ответ он выказывал глубокое почтение Ану-син, с благоговением смотрел на неё, а когда покидал её, то каждый раз призывал к ней милость и заступничество богов. Посвящённый во многое, что касалось теневой жизни храма, он угадывал невысказанное желание Ану-син и ещё до того, как она обращалась к нему за помощью, был готов исполнить его. Надёжнее, вернее слуги, чем Кумарби, Ану-син и желать не приходилось. Она точно знала, что любое её поручение будет им принято без обсуждений, а любую её тайну он будет хранить как свою собственную.

Слух о том, что Хинзури сбежала во время путешествия и, вероятнее всего, погибла в пустыне, дошёл до её подруги — и та, как все в храме, сразу поверила ему. Или, может, сделала вид, что поверила. Как бы там ни было, что бы ни случилось с Хинзури на самом деле, девушку обуял страх: ведь подобная участь ждала её саму, если она не сумеет держать язык за зубами. Да и была ли она уверена в том, что Хинзури сказала правду о беременности сангу? И то, что она потом нашёптывала ей, утверждая, будто Ану-син вытравила плод и своей хитростью ввела эна Илшу в заблуждение, не было ли просто злословием, порождённым завистью? По здравом размышлении молодая жрица решила, что она будет в большей безопасности, если сотрёт из своей памяти всё, что Хинзури говорила ей о «выскочке» Ану-син.