Читать книгу "Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф"

— Разве стать энту — высшей служительницей моей богини-покровительницы не есть мой единственный жребий и вместе с тем моя конечная цель? — удивилась Ану-син, вся сила чувств и помыслов которой была направлена на осуществление этой честолюбивой мечты.

— Придёт время — и истина сама откроется тебе. Да, есть многое, о чём я пока боюсь говорить… Но чудо свершится, непременно свершится! Главное: в тебе есть упорство жизни и вера. А разве может быть вера без чуда?

— Мне по-прежнему не по силам разгадывать твои загадки, абу, — со вздохом отозвалась Ану-син. — Ты говоришь о времени, о чудесах, о знамениях. Но если твой земной путь завершится до того, как наступит час истины, то кто же посвятит меня в тайну?

На её вопрос скрытный и осторожный Илшу принялся уверять, что не смеет говорить о тайне, так как ничего не знает, а только догадывается, а что прежде знал — забыл.

— А теперь оставь меня, Ану-син, — сказал он, — иди и готовься к церемонии. Я с радостью назову тебя верховной жрицей Владычицы Иштар и умру спокойно. Только о том, что ты стала энту с одобрения ассирийского царя, пока никому не говори. Пусть это останется между нами. Ступай!

Ану-син охватило лихорадочное возбуждение: предстоящая церемония посвящения виделась ей неким таинством, после которого её жизнь, да и она сама уже не будет прежней. Её душа навечно станет частью богини; Иштар, вездесущая, многоликая, удочерит её — кровь от крови, плоть от плоти, дух от духа. В последующие дни жрец Илшу предупредил её об установленных обрядных словах, которыми посвящаемый должен отвечать на вопросы верховного жреца. Ану-син, приготовляясь к ритуалу, выучила ответы наизусть, хотя их значение должно было открыться ей только во время самого таинства. Накануне торжественной церемонии она плохо ела, мало спала; кровь её кипела от страстного нетерпения.

Обитатели храма Иштар, Дарующей воду, готовились к торжествам, и никто не обращал внимания на одну из жриц, которая строила свои планы.

Зависть снова сунула нос в помыслы Хинзури: неужели эту безродную выскочку всё-таки посвятят в сан энту? Ну нет! В её жилах течёт дурная кровь — мужичка, сирота без роду без племени, приблудившаяся кошка. Никто, кроме неё, Хинзури, не желает этого признать. Никто другой не найдёт в себе смелости вывести эту воображалу на чистую воду. Кровь Хинзури бурлила от негодования. Неужели старый эн ослеп? Или он поддался душевному недугу, делающему человека рабом решений, которые он принял, думая, что прав, и не замечая ловкого обмана? Что ж, тогда она найдёт возможность посрамить лукавую сангу. Нужно только пошире открыть глаза и держать ухо востро…

Очень скоро Хинзури представился случай, который она с мстительной радостью приняла за знак высшей справедливости.

Редкие звёзды мерцали сквозь тучи. Сухой, порывистый ветер поднимал пыль, со стороны пустыни гнал вихри песка. Ворота, двери, окна — всё во владениях храма было наглухо заперто: жилые дома, хозяйственные постройки и само святилище казались необитаемыми.

Всё погрузилось в сон в храмовом городке, но для Ану-син эта ночь была временем действия. Теперь, когда её цель была достигнута, она могла позволить себе заглянуть в ту действительность, которую от неё отделяло расстояние. В ту действительность, которая прежде и манила и пугала её вероятными нежелательными открытиями. Этой ночью всё сошлось благоприятно для проведения приёма «созерцания», которому Ану-син научилась у Жрицы болотного народа: тишина, нарушаемая лишь шуршанием песка, поднимаемого ветром, и возможность уединиться.

Ану-син вошла в капеллу храма рядом со священной рощей, где в дни молебенов верующие говорили с верховным жрецом. Здесь не было роскоши, только в голых стенах были изваяны таинственные символы — треугольники, переплетающиеся круги, крылатые чудовища, созвездия, а над входом — звезда с расходящимися от неё во все стороны лучами — знак Иштар. Факелы горели тускло, и причудливые тени казались в полутьме бесшумно двигавшимися людьми.

Но одна тень всё же была тенью человека. То была Хинзури. Прошмыгнув в капеллу, как воришка, она спряталась в полумраке между колоннами и стала ждать.

Подготовив всё необходимое для ритуала «созерцательной» магии, Ану-син, перед тем, как его начать, замерла на мгновение, насторожившись. Ей показалось, что кто-то следит за ней. Она быстро огляделась по сторонам — никого не было; только тяжело и смутно волновавшаяся кровь стучала в виски. Уняв волнение и вспомнив слова заклинания, Ану-син приступила к «созерцательной» магии.

Раздалось заклинание, в котором звучало имя той, чьё изображение должно было появиться на поверхности воды, и вскоре Ану-син увидела берег Великой реки, холмы, финиковые рощи, лачуги и среди них — хижину с обгорелым стволом тамариска во дворе.

Ану-син настойчиво повторяла имя матери, и картина изменилась. Появились мелкие, как муравьи, люди, которые трудились в поле, собирая урожай. Несмотря на крошечные размеры, движения, одежда, даже лица были видны так ясно, что Ану-син могла бы узнать своих бывших односельчан. Наконец, разглядев среди них Баштум, она вскрикнула от радости. Хвала богам, её мать жива-здорова!

Ану-син протянула руку, желая прикоснуться к движущемуся изображению, но картина на воде тотчас помутнела и исчезла. И вдруг ей послышалось, что чей-то голос позвал её, явственно прошелестел ей в ухо: «Ану-син! Ану-син!»

— Баштум! Ты? — воскликнула Ану-син и обернулась: прямо перед ней стояла жрица Ишхары.

Сидури пристально взглянула на взволнованную Ану-син, на её бледное лицо с горящими глазами.

— Кто такая эта Баштум? — спросила она.

— Так зовут мою мать, — помедлив ответила Ану-син и невольно отступила.

— Твою мать? — переспросила Сидури и затем как будто уточнила: — Ты говоришь о женщине, которая вырастила и воспитала тебя. Почёт ей и хвала: она и вправду достойна называться твоей матерью.

Какое-то время Ану-син смотрела на Сидури, Сидури на Ану-син.

— Ты же знаешь, что можешь довериться мне, — наконец сказала Сидури, и в её голосе прозвучал лёгкий укор. — Мы никогда не говорили о том, как и где ты жила до того, как боги привели тебя в обитель Иштар. Но я думаю, что между нами больше не должно быть тайн. Расскажи мне о Баштум…

Короткий, но пронизанный тоской по матери рассказ Ану-син слушала не только её подруга-наставница. Ни одно слово из воспоминаний Ану-син о её детстве, проведённом в селении Поющие Колосья, не пролетело мимо уха Хинзури.

Вот, значит, как! — обрадовалась она, потирая руки в предвкушении сладкой мести. — Дочь сирийского раба и мужички. Я же обещала вывести тебя на чистую воду! Так что лучше бы тебе поостеречься, выскочка…

А с восходом солнца над храмовым городком зазвучали трубы, и толпы народа заполонили двор теменоса: жрецы, слуги, богомольцы, жители окрестных селений, странники.

Раздался гул приветствий — на лестнице, ведущей к нижней террасе зиккурата, появился эн Илшу. Одежда верховного жреца, усыпанная драгоценными каменьями, ослепительно горела в лучах взошедшего над аккадской землёй солнца. Рослый служка легко поднял старика, как пёрышко, и бережно понёс его наверх.