Читать книгу "Ход королевы - Уолтер Тевис"

Темп игры постепенно стал падать, после того как они ход за ходом, без единой ошибки ни с одной, ни с другой стороны, завершили дебют и вступили в сбалансированный миттельшпиль. Каждый из соперников к этом этапу лишился по одному коню и по одному слону, а оба короля были надежно защищены, и слабых мест в позициях черных и белых не наблюдалось. К восемнадцатому ходу на доске установилось опасное равновесие. Атакующие шахматы, создавшие Бет репутацию в Америке, здесь были невозможны – неспешно развивалась замысловатая партия, утонченная и изысканная, как игра камерного оркестра.

Лаев играл белыми, и до сих пор это было его единственным преимуществом. Он делал ходы, которые несли ложные угрозы, но Бет уклонялась от них, не теряя темпа и не ослабляя своей позиции. На двадцать четвертом ходу она нашла возможность устроить ловушку: вскрыть вертикаль для своей ферзевой ладьи, заставив соперника отвести слона. Лаев долго изучал положение на доске, а потом взглянул на Бет по-новому, так, будто увидел ее впервые, и она ощутила дрожь ликования. Лаев еще раз изучил позицию и все-таки отвел слона. Бет пошла ладьей. Теперь силы окончательно сравнялись.

Еще через пять ходов Бет получила шанс перейти в наступление. Она вывела пешку на пятую горизонталь, предлагая ее в жертву. Этот красивый ход заставлял Лаева занять оборонительную позицию. Он не взял пешку, но ему пришлось переставить коня, которому эта пешка угрожала, назад, на поле перед своим ферзем. Бет перенесла ладью на третью горизонталь, и он опять вынужден был защищаться. Она пока не устраивала жесткой атаки – теснила его осторожно, без напора, – однако постепенно Лаев сдавал позиции. Он старался сохранять невозмутимость, хотя наверняка был сильно удивлен: советские гроссмейстеры не могли ожидать ничего подобного от американской девчонки. Так или иначе, Бет продолжала потихоньку его теснить и наконец добилась такой расстановки фигур, при которой можно было безопасно занять уцелевшим конем пятое поле ферзя, откуда белые не сумеют его выбить. Она переместила коня, а еще через два хода вывела ладью на королевскую вертикаль, прямо перед белым королем. Лаев долго изучал доску под громкое тиканье часов, а потом сделал то, на что Бет надеялась всей душой, – выдвинул пешку королевского слона в атаку на ее ладью. Нажимая на кнопку над своим циферблатом, он не смотрел на соперницу.

Бет без колебаний подхватила слона и сбила им белую пешку, предлагая свою фигуру в жертву. Когда арбитр повторил этот ход на демонстрационном стенде, она услышала приглушенный гул в зале – зрители зашептались, обсуждая уведенное. Лаеву необходимо было что-то предпринять, он не мог проигнорировать ее слона. Задумавшись, русский шахматист одной рукой взъерошил волосы, другой принялся барабанить по столу кончиками пальцев. Бет откинулась на спинку кресла и напряженно ждала. Она загнала соперника в угол.

Лаев обдумывал ситуацию двадцать минут. А потом вдруг встал из-за стола и протянул Бет руку. Она вскочила и пожала его ладонь. В зале царила тишина. Директор турнира подошел к их столу и тоже обменялся с Бет рукопожатием. Они вместе направились за кулисы, и тут грянули оглушительные аплодисменты.

* * *

У Бет был назначен ланч с мистером Бутом и дипломатами из американского посольства, но когда она пришла в просторный вестибюль отеля, похожий на застеленный коврами спортивный зал с расставленными вдоль стен викторианскими креслами, его там не было. Женщина за конторкой администратора передала ей оставленное мистером Бутом послание на листке бумаги: «Мне страшно жаль, но возникли кое-какие рабочие вопросы, так что мы не сможем сходить в ресторан. Буду на связи». Послание было отпечатано на машинке, и фамилия мистера Бута внизу тоже отпечатана. Бет зашла в одно из обеденных помещений отеля – оно тоже было похоже на застеленный коврами спортзал, и ей хватило знания русского языка, чтобы заказать «блинчики» и чай с ежевичным вареньем. Официант – юноша с очень серьезным лицом, выглядевший лет на четырнадцать, – принес ей тарелку с чем-то похожим на американские гречишные оладьи, приправленные подтаявшим маслом, а еще вазочки с икрой и сметаной, к которым прилагалась серебряная ложечка. За исключением группы военных в армейской офицерской форме и двух чиновничьего вида мужчин в костюмах-тройках здесь никого не было. Через минуту к Бет подошел другой официант с серебряным подносом, на котором поблескивали графин с прозрачной жидкостью и стеклянная рюмка. Официант вежливо улыбнулся:

– Водка?

Бет резко качнула головой:

– Нет, – и налила себе воды из графина, стоявшего в центре столика.

Вторая половина дня у нее была свободной, и Бет могла бы прогуляться по площади Свердлова и Белому городу, зайти в музей в храме Василия Блаженного, но, несмотря на чудесную летнюю погоду, у нее не возникло желания выходить из отеля. Может, завтра или послезавтра. Она чувствовала усталость, надо было вздремнуть. Утром она выиграла свою первую партию у русского гроссмейстера, и для нее это было важнее всего того, что можно увидеть в огромном незнакомом городе. Она проведет здесь еще восемь дней – у нее будет время посмотреть Москву. Из-за столика в ресторане отеля она встала в два часа и направилась к лифту, окончательно решив подняться в номер и поспать.

Однако нервы были так взвинчены игрой с Лаевым, что заснуть не удалось. Бет целый час пролежала на огромной мягкой кровати, глядя в потолок и прокручивая утреннюю партию в уме снова и снова, выискивая слабости в собственных позициях и порой испытывая восторг от тех или иных собственных ходов. Добираясь до того момента, когда приносила в жертву своего слона, она восклицала «Оп!» или «Бац!» – и это было здорово. Она не сделала за всю игру ни единой ошибки – или, по крайней мере, не нашла ни одной, анализируя партию. В ее позициях не было слабостей. Лаев нервно барабанил пальцами по столу и хмурился, но когда он сдавался, вид у него был отсутствующий и усталый.

Наконец, отдохнув немного, Бет встала с кровати, надела джинсы с белой футболкой и отдернула тяжелую штору на окне. С восьмого этажа открывался вид на площадь, где пересекалось несколько бульваров; время от времени мелькали машины, внося оживление на пустой проезжей части, а за бульварами зеленел парк, густо засаженный деревьями. Бет все-таки решила прогуляться.

Но надевая носки и туфли, она задумалась о Дюамеле, против которого ей предстояло играть белыми на следующее утро. Она знала всего лишь две его партии, и обе были опубликованы много лет назад. В журналах, которые она привезла с собой, должны быть поновее – надо их разобрать. Кроме того, особый интерес представляла партия, которую Дюамель утром доигрывал с Лученко, когда Бет уже уходила из зрительного зала. Все сегодняшние партии напечатают и раздадут участникам турнира вечером, на официальном ужине в ресторане отеля. Лучше ограничиться разминкой в номере – приседания заменят прогулку, а в парк она сходит в другой раз.

* * *

Ужин не просто нагонял скуку – бесил до невозможности. Бет сидела на одном конце стола с Дюамелем, Фленту и Хельстрёмом; советские шахматисты с женами – на другом. Рядом с Борговым, занимавшим место во главе стола, была женщина, которую Бет уже видела с ним в зоопарке Мехико. Русские гроссмейстеры смеялись, пили много чая и бурно жестикулировали; супруги взирали на них с обожанием и помалкивали. Даже Лаев, который утром за игрой казался замкнутым и вялым, сейчас искрил энергией. Все они подчеркнуто не обращали внимания на иностранных гостей. Бет попыталась было завести беседу с Фленту, но он плохо говорил по-английски, а от его натянутой улыбки, не сходившей с лица, ей делалось не по себе. Оставив попытки наладить общение, она сосредоточилась на еде и постаралась отрешиться от гомона, не стихавшего на другом конце стола.