Читать книгу "Пленница былой любви - Бетти Махмуди"

Ага Хаким обратился ко мне:

– Ты хочешь ехать?

– Нет, – не задумываясь, ответила я.

– Порядок. Так к чему весь этот шум? Это только твое дело, хочешь ли ты увидеть умирающего отца. Если ты не хочешь ехать, то и не должна.

В его словах чувствовались искренность, любовь и уважение ко мне. Все с почтением отнеслись к мудрому совету аги Хакима. Вопрос был решен.

Остаток вечера Муди непринужденно разговаривал с Хакимами. Он был радушным хозяином. Затем он проводил их, а когда они выходили, поблагодарил за то, что пришли, а особо поблагодарил агу Хакима.

– Я зайду за тобой утром и мы вместе поедем в магазин, – пообещала я ханум Хаким. Я надеялась, что поход за покупками предоставит мне возможность связаться с Амалем.

Муди спокойно закрыл дверь за Хакимами, а затем повернулся ко мне и ударил меня по лицу так сильно, что я упала на пол.

– Довольна?! Постаралась?! – визжал он как сумасшедший. – Ты все уничтожила. Сядешь в самолет! А если этого не сделаешь, то я заберу Махтаб и до конца твоей жизни запру тебя в доме!

Он мог это сделать. И сделает.

Проблемы начались приблизительно четыре года назад, вечером 7 апреля 1982 года, когда Муди вернулся с работы (он работал в Центральном госпитале Альпены) озабоченный и с каким-то отсутствующим взглядом. В первый момент я ничего не заметила, приготовив праздничный ужин: в этот день Джону исполнилось одиннадцать лет.

Прошедшие годы мы были счастливы. Муди вернулся в Мичиган из Корпус Кристи в 1980 году, решив раз и навсегда игнорировать политические события в Иране.

Портрет грозно глядящего аятоллы Хомейни отправился на чердак. Муди поклялся, что не позволит втянуть себя в разговоры о революции, помня, что его возрожденный патриотизм принес ему в Корпус Кристи одни только неприятности.

Мое душевное состояние тоже улучшилось, особенно после того, как мы нашли дом над рекой. Снаружи он казался неприглядным, но, как только я вошла в него, он сразу же мне понравился.

Дом оказался просторным, с большими спальнями, двумя ванными комнатами и большой гостиной. Вид на реку действовал успокаивающе.

Муди дом тоже понравился. Мы купили его сразу же.

Альпена находится лишь в трех часах езды от Банистера. Таким образом, я могла часто навещать родителей. Мы с отцом наслаждались рыбалкой, вытаскивая из спокойной воды золотистых сомов, голубых окуней, зубаток, а иногда даже щуку, а с мамой проводили целые часы за вязанием, стряпанием и разговорами. Я радовалась, что могу посвятить им больше времени: они так быстро начали стареть. И мама, мучившаяся от заболевания кожи, и отец были счастливы, что могут проводить время с внуками. Особым источником радости для родителей была малютка Махтаб, делавшая первые шаги по дому. Папа называл ее Тобби.

Мы легко вошли в профессиональный круг, сложившийся в Альпене, часто звали гостей, да и нас нередко приглашали. Муди был очень доволен работой, а я снова стала счастливой хозяйкой дома и матерью. Все это было до того самого момента, когда Муди пришел однажды с немым страданием в глазах.

Его пациент, трехлетний мальчик, умер во время несложной операции, в которой Муди участвовал по собственному желанию. Его обвинили в профессиональной несостоятельности. Началось следствие.

На следующее утро позвонила моя сестра Каролин. Я подняла трубку совершенно разбитая после бессонной ночи. Мгновенно известие Каролин заставило меня забыть обо всем остальном: у отца рак.

Мы сразу же отправились в клинику Карсон Сити. Туда, где я впервые встретилась с Муди. Сейчас мы нервно мерили шагами приемную, пока врачи обследовали отца. Результаты не обнадеживали. Хирурги вскрыли толстую кишку, но не смогли удалить новообразование полностью: оно слишком углубилось. Мы проконсультировались с химиотерапевтом. Он сказал, что на какое-то время жизнь отца можно продлить, но на сколько – не знал. Было ясно лишь одно: мы теряем папу.

Я поклялась, что буду рядом с ним до конца.

Жизнь перевернулась. Совсем недавно мы были так счастливы. И вдруг – карьера Муди под угрозой, отец умирает, а наше будущее в тумане. Напряжение отразилось на каждом из нас по-разному.

Несколько последующих недель мы с Муди курсировали между Альпеной и Карсон Сити. Муди помогал отцу справиться с послеоперационным состоянием. Казалось, что уже одно присутствие Муди смягчает его боль.

Когда отцу стало немного легче, Муди пригласил его в Альпену. Часами сидел с ним, давая советы и помогая смириться с болезнью.

В итоге отец был единственным пациентом Муди. Рядом с ним Муди снова чувствовал себя врачом. Но, оставаясь день за днем дома, он все чаще погружался в тяжелые мысли.

– Это все политика, – повторял он постоянно, комментируя проводимое в клинике следствие.

Муди старался поддерживать профессиональную форму, участвуя в различных семинарах по медицине, но это лишь усугубляло пустоту в его жизни, потому что он не мог воспользоваться на практике тем, чему научился.

Мы переживали материальные затруднения. Я была убеждена в том, что возвращение на работу позволило бы Муди воспрянуть духом. Пока шло следствие, ни в одной клинике не разрешили бы ему занять место анестезиолога, но у него был еще диплом остеопата. Я всегда считала, что в этой области он мог бы добиться значительных успехов.

– Ты бы съездил в Детройт, – осторожно подсказывала я, – и подошел в клинику на Четырнадцатой улице. Им всегда требовались квалифицированные остеопаты.

– Нет. Я останусь здесь и буду бороться, – ответил он.

Он замкнулся в себе; злился на детей и на меня по самому незначительному, часто надуманному поводу; не желая встречаться с другими врачами, перестал принимать участие в медицинских семинарах; целыми днями молча сидел в кресле, а устав от такого состояния, засыпал. Иногда Муди слушал радио или читал книгу, однако это продолжалось недолго: он явно не мог сосредоточиться. Муди не хотел выходить из дому и никого не хотел видеть.

Как врач, он знал, что это – классическое проявление депрессии. Я тоже знала об этом, как жена врача, но он никого не хотел слушать и отвергал все попытки помощи.

Я всячески старалась окружить его заботой, помочь ему справиться с депрессией. Все это, конечно, отражалось и на мне. Несколько раз в неделю мы с детьми ездили в Банистер навестить дедушку, но Муди уже с нами не было. Он оставался дома.

Какое-то время я мирилась с ситуацией, избегая конфликтов в надежде, что в конце концов он проснется от этого летаргического сна. Я была убеждена, что так не может продолжаться долго.

Однако недели медленно день за днем превращались в месяцы. Основное время я проводила с отцом в Банистере, значительно меньше – дома, где пассивное присутствие Муди с каждым днем становилось невыносимее. У нас не было источника доходов. Наши сбережения также закончились. Пока могла, я воздерживалась от разговоров на эту тему, но однажды взорвалась.