Читать книгу "Смерть миссис Вестуэй - Рут Уэйр"

Но Эзра только покачал головой:

– Ну, это вряд ли. Мне кажется, вы посмотрели альбом.

Повисла долгая, очень долгая пауза. Хэл слышала биение своего сердца. А потом что-то прорвалось, и она заговорила, едва успевая проговаривать слова, полные горькой правды:

– Почему же вы не сказали мне? Вы ведь знали. Знали. Это вы Эд. Почему вы оговорили бедного Эдварда?

– Хэл…

– И почему позволили мне думать, что моя мама… моя мама…

Но закончить фразу она не смогла, а лишь опустилась на кровать и обхватила голову руками, сотрясаясь в рыданиях.

– Вся моя жизнь – сплошная ложь.

Эзра молчал, только смотрел на нее неподвижно, и Хэл почувствовала, как холод внутри загустел до уверенности.

– Что вы с ней сделали, Эзра? – Она задала вопрос мягко, но он прозвучал – чем, собственно, и являлся – обвинением.

Лицо Эзры оставалось бесстрастным, но глаза он спрятать не мог, и в ярком лунном свете Хэл увидела зрачки – черные на темном фоне, – они вдруг резко расширились, а затем сузились. И она поняла, что угадала.

– Вы совершили одну ошибку, – спокойно сказала она. – Сегодня вечером. Ваши слова не давали мне покоя весь вечер, но я не могла ухватить, какие именно. Все думала, это был наш разговор в машине, но нет. На заправочной станции вы сказали…

– Хэл… – Голос Эзры прозвучал хрипло, он прокашлялся, как будто ему трудно было говорить. Отодвинулся от стены и скрестил руки на груди. – Хэл…

– Косит перед собственным домом, – сказали вы. Вы говорили о Мод, Эзра. Не о Мэгги. А откуда вам было это известно, про дом?

– Я не понимаю, о чем вы…

– О, ради бога.

Она встала и подошла к нему. Голова ее была на уровне его груди, но Хэл вдруг перестала бояться, испытывая лишь бешенство. И меня это просто бесит, вспомнила она его слова. Бесит все это время.

Что ж, этот человек ее отец, и она тоже способна на бешенство.

– Перестаньте валять дурака. – Хэл говорила спокойно, дрожь в голосе ушла. Вот оно. Вот это она умеет хорошо – читать людей, читать язык их жестов. Читать между строк правду, которую они хотели бы скрыть, даже от себя. – Нигде не говорилось, что это случилось около нашего дома. Наоборот, полиция старательно изъяла эту информацию из сообщений, поскольку я не хотела, чтобы люди толпились у моего подъезда. Вас там не было. Вы никогда не были у меня дома. Если только… вы все-таки были там.

– О чем вы говорите? – Слова прозвучали почти механически, как будто он знал, что ей известна правда, которую он скрывал все это время.

Потому что Хэл кое-что увидела. Что-то в его глазах, какое-то мерцание совести, что она видела сотни, тысячи раз прежде. И это сказало ей, что она права.

– Вы знали, – с полной убежденностью произнесла она. – Вы там были. Зачем?

Долго, очень долго он ничего не отвечал, просто стоял спиной к двери, скрестив руки на груди. Лицо его было в тени, лунный свет высвечивал для Хэл лишь сердито нахмуренные брови, но она не боялась. Она видела этого человека насквозь. Боялся он. Она прижала его в угол, а не наоборот.

– Эзра, вы мой… – Слово застряло у нее в горле. – Вы мой отец. Вам не кажется, что я имею право знать?

– О, Хэл. – Эзра покачал головой. Вдруг вся его сердитость ушла, он как будто погрустнел или сник от усталости, Хэл не поняла. – И почему же вы просто так этого не оставили?

– Потому что мне нужно знать. Я имею на это право.

– Мне жаль, – мягко сказал Эзра. – Очень жаль.

И тут до нее дошло.

Глава 48

– Это вы убили мою маму.

Правда ударила, как будто ее обдало ледяной водой, вышибив дыхание. Она почувствовала, что летит в глубокую черную пропасть убежденности. У нее возникло такое чувство, как будто она знала это всегда, и все-таки потрясение от собственных слов, сказанных спокойным, ровным голосом, было неслыханным. Хэл поймала себя на том, что захватывает воздух, как будто медленно тонет. А потом она вообще утратила дар речи, только качала головой – но не оттого, что не могла поверить. От отчаяния, если это вдруг окажется неправдой.

Но это была правда. И Хэл знала ее раньше, чем та дошла до сознания. Может быть, знала с тех пор, как впервые переступила порог этого дома. Просто не могла перенести.

– Мод собиралась открыть вам правду, – с грустью сказал Эзра. – Она написала матери, что вы имеете право знать и что она намерена рассказать все, когда вам исполнится восемнадцать. А я не мог ей этого позволить.

– И вы убили ее. И Мэгги тоже.

– Я не хотел. Господи, я любил ее, Хэл, тогда, но она… – Эзра покачал головой, как будто пытаясь, пусть сейчас, но понять. – Это был несчастный случай, но она просто взбесила меня, вот вам что нужно понять.

Пусть выговорятся сами, Хэл. От твоих вопросов они могут замкнуться. Говори твердо, покажи им: ты уже знаешь, что они несут в себе.

– Понимаю, – сказала Хэл, хотя ей трудно было произнести это слово. Она сглотнула. – У вас должна была быть причина.

– Убежать… оставить Трепассен – это я еще мог понять. – Эзра говорил медленно, опустив голову, словно обращаясь к самому себе. – Мать сделала ее жизнь невыносимой, а я был в пансионе. Что я мог сделать? Но потом она вернулась, Господи, она так изменилась, стала такой холодной, жесткой. Она подошла к дому – по-моему, это было в июле или августе, я как раз закончил школу. Матери не было, Мэгги заявила, что хочет поговорить со мной. Она сказала… – Он как-то гортанно хмыкнул. – Она сказала: Я не буду ходить вокруг да около, Эд, ты обязан помогать ребенку.

Я хочу сказать… Вы можете себе это представить? Это была… – Эзра чуть не задохнулся от воспоминаний. – Непомерная наглость. Сама сбежала, оставив меня гадать, куда она подевалась, что с собой сделала, а потом является из ниоткуда, не удосужившись даже извиниться, и требует денег. После всего, чем мы были друг для друга, после всего, что я… – Он опустился на кровать и обхватил голову руками.

– О Господи. – Слова вырвались, прежде чем она успела удержать их, и она тут же услышала голос мамы: Никогда не показывай им, что ты в ужасе, ничто так не настраивает людей на оборону, как упрек. Ты для них что-то вроде священника, Хэл. А это своего рода исповедь. Откройся – и они скажут тебе правду.

Она закрыла рот рукой, словно не давая себе говорить дальше, и просто стояла, глядя на его макушку, похолодев от потрясения. Где-то глубоко, в прагматичном уголке сознания ворочалась мысль: Если бы у тебя был телефон, ты могла бы все это записать. Но теперь поздно. Телефон далеко, в комнате на чердаке, и нет надежды добраться до него, не вспугнув Эзру. А кроме того, сейчас важнее правда. Она должна знать все.

Эзра опять заговорил – хриплым, надтреснутым голосом, склонив голову, как будто от тяжести собственного признания: