Читать книгу "Застывшее время - Элизабет Говард"

Когда родился Кристофер, Реймонд обрадовался было появлению наследника, но тот оказался худшим из всех отпрысков. У него вечно все шло наперекосяк: плохое зрение, слабый желудок, в пять лет чуть не умер от мастоидита. Джессика так его разбаловала, что Кристофер превратился в еще бо́льшего рохлю и труса – боялся буквально всего. Что бы Реймонд ни делал, ситуация не менялась. Он вспомнил, как запускал для детей фейерверки, и Кристофер, которому не понравились громкие звуки, поднял рев; как отвел их в зоопарк, где можно было покататься на слоне, а Кристофер отказался лезть ему на спину и закатил жуткую сцену – прямо на людях! Джессика постоянно твердила, что мальчик всего лишь чувствительный. Но Реймонд считал его неженкой, и это пробуждало в нем наихудшие черты. Где-то в глубине души он понимал, что обращался с сыном плохо, и в итоге исполнялся ненависти и к себе, и к нему. Да мальчишка же напрашивался! Эти его трясущиеся руки, неуклюжесть, безмолвие, когда его бранили, доводили Реймонда до непреодолимой ярости, которую он если и мог умерить, то лишь до раздражительности. Когда Реймонда за недостаточный ум критиковал его собственный отец, он всякий раз выходил из себя и делал что-нибудь другое – и, черт возьми, делал отлично. Получал высшие награды по регби и гребле, стал первоклассным стрелком и лучшим ныряльщиком в учебном заведении – папаше было чем гордиться, если бы он только задумался. Однако он и дальше заставлял Реймонда чувствовать себя идиотом потому, что тот не понимал ненужных ему вещей. Чудесным спасением стала армия. Там дела Реймонда шли прекрасно – к началу войны он уже стал капитаном, потом майором, получил ордена, женился на Джессике и провел с ней божественные две недели в увольнении в Корнуолле. А потом случился Ипр, третья битва – где он и потерял ногу. Ему казалось, что наступил конец света – и это, несомненно, был конец его карьеры. Реймонд бесчисленное количество раз сражался с жалостью к самому себе и думал, что победил, но, наверное, в итоге стал жестче к остальным – ко всем этим счастливчикам с двумя ногами, которые ни малейшего понятия не имели, каково приходится ему. Джуди они с Джессикой вообще не планировали. Реймонду пришлось устроиться в школу, чтобы, как учителю, меньше платить за обучение Кристофера. Тетушка Лина время от времени помогала с девочками – правда, никогда не предупреждала о своих намерениях, поэтому Реймонд и Джессика ни в чем не были уверены. Зато сейчас, после смерти тетушки Лины, им досталось некоторое количество денег и хороший дом. К сожалению, случилось это слишком поздно. Дети, которые – как теперь осознал Реймонд – в детстве его боялись, теперь становились просто равнодушными.

Вели они себя по-разному. Анджела смотрела на отца с пренебрежением, ясно давая понять, что он ей наскучил. Кристофер его изо всех сил избегал, а если не мог, то держался нарочито вежливо. Нора и Джуди всегда разговаривали с ним особым услужливым и покладистым тоном – Джуди, как подозревал Реймонд, подражала Норе, а та, в свою очередь, копировала Джессику, которая проявляла подобное непреклонное спокойствие всякий раз, как Реймонд становился раздражительным. Его словно отстраняли от семьи, от их общей жизни.

Он наконец сменил шину и запихнул проколотую в багажник, забитый под завязку, а затем сел в машину к своим молчаливым попутчицам. Мисс Миллимент, улыбнувшись, пробормотала что-то вроде извинений за свою бесполезность, а леди Райдал, которой мысль быть кому-либо полезной в жизни бы не пришла в голову, уничижительно выдала:

– Ей-богу, мисс Миллимент! Не думаю, что в обязанности гувернантки входит знание о том, как сменить колесо машины!

А потом, помолчав, добавила:

– Проколотая шина – ничто в сравнении с тем, с чем нам придется мириться.

Весь остаток пути Реймонд в злобном отчаянии жалел, что он не один, что едет не в дом тетушки Лины в Френшэме, где его на лужайке ждала бы с чашечкой чая Джессика (и больше никто другой), и что вместо этого он вынужден везти старую каргу и гувернантку в загородный дом Казалетов.

* * *

К четырем часам все той же субботы Сибил и Вилли пришлось сделать перерыв – у них закончился материал. Сибил пожаловалась, что умирает от желания выпить чая, а Вилли ответила, что с боем прорвется на кухню и приготовит его.

– Знаешь, «с боем» было верным выражением, – заметила она, выйдя спустя несколько минут с подносом на лужайку, где Сибил уже выставила пару лежаков. – Луиза с Норой стряпают ужин для нянечек, а Эмили сидит в своем плетеном кресле и делает вид, что их там нет. Они такие храбрые, я бы вот не выдержала. Я уже говорила Эмили, что ситуация экстренная, но она лишь посмотрела на меня так, словно я все выдумываю.

– Думаешь, она заявит об увольнении?

Вилли пожала плечами:

– Вполне возможно. Она так уже поступала. Но она обожает Эдварда, поэтому не уходит. Хотя Эдварда здесь не будет. Правда, сомневаюсь, что ее прельщает перспектива жить в сельской местности и готовить на целую ораву женщин и детей.

– Эдвард действительно собрался на войну?

– Если сможет. То есть если его возьмут. Хью не возьмут, – добавила Вилли, заметив выражение Сибил. – Наверняка скажут, что он должен заниматься фирмой.

– Он все равно собирается жить в Лондоне, – произнесла Сибил. – А я заявила, что не позволю ему оставаться в том доме в одиночку. Я ведь с ума сойду от беспокойства.

– Но ты же не можешь взять в Лондон Уиллса!

– Знаю. За ним и Роландом присмотрит Эллен, верно? И здесь будешь ты, не так ли? Из-за Роланда? – Сибил и мысли не допускала, что кто-то способен бросить шестимесячного ребенка.

Вилли закурила сигарету.

– Честно говоря, я еще не думала.

Ложь. Она думала – постоянно, на протяжении последних недель, – что если бы только не повесила на себя очередного ребенка, то смогла бы взяться за множество полезных – и интересных – дел. Разумеется, Вилли любила сына, но он был вполне счастлив под присмотром Эллен, которая радовалась необходимости заботиться о младенцах. С Невиллом и Лидией в некоторых случаях ей становилось уже слишком трудно, почти невыносимо.

Провести войну, оставшись на хозяйстве соломенной вдовой, казалось Вилли перспективой одновременно удручающей и бестолковой. Она же работала в Красном Кресте, а значит, могла бы с легкостью стать медсестрой или обучать добровольческие медицинские отряды, управлять санаторием для выздоравливающих или помогать при столовой… Куда лучше, если бы на страже их домашней крепости осталась Сибил – у той нет иных стремлений, кроме как ухаживать за мужем и детьми. Вилли бросила на нее взгляд через чайный столик – Сибил сидела, сложив на коленях недовязанные голубые носочки, и мяла в пальцах белый платок.

– Я не могу, не могу оставить Хью в Лондоне одного, – произнесла она. – Он не любит клубы и вечеринки, как Эдвард, в доме он один не справится. Но стоит мне об этом заговорить, как Хью тут же сердится, будто я считаю его бесполезным.

Она посмотрела Вилли в глаза, а потом отвела взгляд, так как ее собственные – голубые, но уже потускневшие – наполнились слезами.