Читать книгу "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин"

Конечно, люди попадали в плен в бою, но это отнюдь не предполагает добровольности. Иногда, как о том говорилось выше, недобросовестные и некомпетентные командиры сами сдавали в плен большие массы солдат и офицеров. Однако в львиной доле случаев части дрались, пока в них были офицеры и жаждавшие борьбы солдаты (чаще — унтер-офицеры), а затем многое зависело от конкретной ситуации. Участником Первой мировой войны выделяется три основные причины добровольной сдачи русских солдат в плен:

«1) Неимоверное форсирование темпа операций в 1914 г., когда солдаты, доведенные до предела человеческих сил, нередко теряли способность сопротивляться или даже отступить, впавшие в пассивность сдавались;

2) В 1915 г. апокалипсическая мощь германских бомбардировок: оглушенные, полузасыпанные в обвалившихся окопах люди не могли уйти; при огневом истреблении целых батальонов нельзя было вынести раненых, и они попадали в плен;

3) Количество офицеров в действующей армии было недостаточным (больной вопрос нашего войска на протяжении всей войны!), вследствие чего более слабые духом солдаты, не чувствуя над собой офицерской командной воли, сдавались в трудных обстоятельствах».[21]

О Великом Отступлении еще будет сказано. Что же касается кампании 1914 года, то достаточно сказать, что второочередные дивизии в начале войны не имели носимого запаса сухарей и организованных тыловых служб. Брошенные прямо в «мясорубки» боев, когда обозы перемешивались и не успевали своевременно к своим боевым соединениям, измученные и изголодавшиеся солдаты впадали в апатию и сдавались. Но кто виновен в том, что люди не были в надлежащей степени обеспечены пайком? Разве они сами, в отношении которых командование, не озаботившееся снабжением второочередных дивизий до войны, применяло репрессалии? Впрочем, как показано, глубокой осенью 1914 года большая часть кадровых дивизий, сильно «разбавленная» резервистами, мало чем отличалась от второочередных соединений, также давая примеры добровольных сдач в плен.

На войне успех одного предполагает неудачу другой стороны. Как в Галиции августа месяца, вдохновленные видом колонн австрийских военнопленных, русские армии рвались в бой, так в конце 1914 года немцы были воодушевлены самими фактами пленения русских. Соотношение потерь пленными между русскими и непосредственно германцами в ходе войны было глобальное: девять к одному. Сто шестьдесят тысяч к полутора миллионам.

Очевидно, что успехи приободряют войска, а поражения, конечно, — угнетают. А вид неприятельских пленных лишь приободряет людей. Гренадерский офицер вспоминает, как в ходе неудачных боев декабря 1914 года в Восточной Пруссии одна из рот лейб-гренадерского Эриванского полка ударила в штыки и взяла шестьдесят восемь пленных: «Этот незначительный, казалось, успех имел большие моральные последствия. Все как-то приободрились и стали верить, что, отдохнув и пополнившись, мы снова будем побеждать».[22] К сожалению, декабрь 1914 года — это начало кризиса вооружения в России. Он и станет основной причиной массовых сдач в плен в кампании 1915 года.

В советской историографии считалось, что сдачи в плен наряду с прочими методами протестного поведения в период Первой мировой войны являлись ответом масс на империалистическую войну как таковую: «Первыми формами стихийного протеста солдатских масс против войны были дезертирство, саморанение и добровольная сдача в плен. Если в первые месяцы войны пленение солдат, в основном, было вынужденным, вызывавшимся условиями боевой обстановки, то уже с начала 1915 года царское командование признало, что многие солдаты добровольно сдаются в плен».[23] Соответственно, следующей формой стала революция.

Понятно, что сравнение с Великой Отечественной войной 1941–1945 гг., в которой добровольные сдачи в плен и дезертирство также имели место, отсутствовало. Ведь в этом случае пришлось бы признать, что если в царской армии «протест» начался лишь спустя полгода войны, чтобы со временем набрать обороты, то в Красной Армии — напротив, в ее начале, дабы постепенно сойти на нет. Огромные колонны нераненых советских военнопленных летом 1941 года и дравшиеся до последнего патрона бойцы ряда укрепленных районов, пограничники, танкисты и артиллеристы — все это было.

Опять-таки характерная черта: всегда упорнее сражаются специальные рода войск, а не пехота, составленная из крестьянства (общинного или колхозного — совершенно не важно). Тем не менее в обеих мировых войнах существовал такой «протест», и свидетельств участников событий тому масса. Сводную таблицу-подборку потерь русской армии пленными по родам войск дает О. Д. Марков:[24]

Н. Н. Головин приводит несколько иные цифры, показывающие, что кровавые потери у всех категорий были больше, нежели пленными, но соотношение в целом такое же. Обратим внимание, что более пятидесяти процентов пленных из числа общих потерь дают такие категории, как пехота и ополчение (та же пехота, но гораздо менее боеспособная). Большой процент пленных в артиллерии объясняется тем, что она сдавалась вместе с пехотой, так как без пехотного прикрытия артиллерия практически бессильна перед неприятельской фланговой атакой. А бросить орудия и разбежаться в надежде на удачу нельзя, так как следует прикрывать отбивающуюся пехоту. Категории стрелков и гренадеров — с начала 1915 года эти соединения стали комплектоваться точно такими же маршевыми ротами, что и вся пехота, а потому присущая в начале войны некоторая «элитарность» быстро сошла на нет. И минимум дают категории гвардии (вспомним знаменитое изречение генерала Камбронна под Ватерлоо: «Гвардия умирает, но не сдается!») и казачество. Казаков в начале войны вообще почти не брали в плен, да они и не сдавались. Поведение казаков, воинского социального слоя Российской империи, особенность только нашего Отечества, в плену характеризует казачий генерал: «Особенно много бежало казаков. Надо и то сказать, что с казаками в плену обращались строго. В австро-германской армии было убеждение, что казаки не дают пощады врагу, что они не берут пленных, и потому в лагерях мстили казакам. И еще одно. В казачьих частях плен, по традиции, считался не несчастьем, а позором, и потому даже раненые казаки старались убежать, чтобы смыть с себя позор плена».[25]

Со второй половины 1915 года русская Действующая армия стала комплектоваться почти одними крестьянами, так как рабочие и горожане отправлялись либо в оборонную промышленность (городское население России в годы войны выросло с 15 % в 1913 году до почти 20 %), либо в вольноопределяющиеся и школы прапорщиков. Более девяноста процентов вооруженных сил и почти вся пехота (за исключением, разумеется, офицеров) — это крестьяне, с присущими данному социальному классу психологическими категориями поведения и восприятием мира. Справедлив вывод исследователя о том, что «типичным российским военнопленным являлся, в основном, неграмотный или малограмотный крестьянин 25–39 лет, честно исполнивший свой долг перед Родиной».[26]