Читать книгу "Дьявол против кардинала - Екатерина Глаголева"

— Король сильно разгневается, если увидит ее у вас, Мари! — сочла своим долгом вмешаться королева.

— Не увидит. И потом, книги его не слишком интересуют, если, конечно, в них нет картинок о войне или об охоте.

Фрейлины засмеялись. Король с Люинем в это время вышли из парка и остановились неподалеку, разговаривая, по-видимому, о каких-то серьезных вещах. Мари смотрела на них, покусывая травинку, и в глазах ее вспыхивали лукавые искорки. Анна, стараясь не показать этого, следила взглядом то за ней, то за супругом.

— Ваше величество, идите к нам! — крикнула Мари и помахала рукой. Король обернулся, склонился в шутливом поклоне, потом приложил обе руки к груди, вытянул их вперед и бессильно опустил, поникнув головой, чтобы показать, что сердцем стремится примкнуть к веселой компании, но не может: дела. Они с Люинем пошли дальше, а Анна вдруг сердито поднялась со своего места. Что это с ней? Неужели ревность? Главное — совладать с собой, иначе при дворе поползут слухи, разрастаясь, как снежный ком; выдумают такое, чего не было и быть не могло.

Фрейлины тоже встали с подушек. Анна молча, степенно пошла в глубь парка. Ее догнала Мари.

— Вы сердитесь на меня, ваше величество? — шепнула она. — Поверьте, я ничем этого не заслужила.

Анна продолжала идти, глядя прямо перед собой.

— Вы знаете, — продолжала Мари, не стараясь заглянуть ей в лицо, — оказывается, я люблю своего мужа!

Анна остановилась. Мари улыбалась так мягко, так простодушно, что ей невозможно было не поверить.

— И знайте, что для меня нет ничего дороже вашей дружбы, — сказала она. — Кстати, в одном сонете, который написал по этому поводу Теофиль… — они взглянули друг другу в глаза и расхохотались.

Между тем разговор Людовика с Люинем мог бы сильно заинтересовать их супруг. В своей осторожной манере Люинь воркующим голосом исподволь развивал мысль о том, что королю следовало бы избавиться от своей неприязни к испанцам, по крайней мере, не проявлять ее столь явно. И даже если вся эта нация не вызывает у него большой любви, можно сделать исключение хотя бы для одной ее представительницы — королевы…

— Н-ну вот, и т-ты т-туда же, — щеки Людовика порозовели от смущения. — Я же тебе говорил: я люблю Анну. Люблю, как… сестру.

— Но она ваша жена, — с нажимом сказал Люинь. — А цель королевского брака — подарить Франции наследника престола.

— Не понимаю… Мы ведь еще так молоды… Или ты уже хоронить меня собрался?

Люинь не сразу нашелся, что ответить на столь прямо поставленный вопрос. Пока он подбирал уклончивые слова и составлял из них витиеватую фразу, король продолжил:

— Все твердят мне про наследника: и отец Арну, и папский нунций Бентивольо. А эти испанцы! — Людовик сделал гневный жест рукой. — Представляешь, недавно посол Монтелеоне спросил во время аудиенции, не нужно ли обучить Анну приемам обольщения, чтобы обеспечить продолжение королевского рода! Нет, каков! Предлагать такое моей жене! А испанских фрейлин ее я больше видеть не могу: они все…

Король произнес слово, какого до сих пор никто не слыхивал из его уст, и Люинь с трудом сохранил серьезное выражение лица.

— Нет, в самом деле! Однажды вечером обступили меня, огородили своими юбками и чуть ли не силой хотели уложить с ней в постель! При одном взгляде на них с души воротит! Черное воронье!

В самом деле, большинство статс-дам королевы были вдовами, а потому постоянно ходили в черном.

— А если испанки уедут? — вкрадчиво спросил Люинь.

— То есть как? — не понял Людовик.

— Я думаю, что если вы решите отослать испанскую свиту королевы обратно, сделав это условием свершения вашего брака, ее августейший отец не станет возражать.

— Нет! — резко сказал Людовик и помрачнел. — Тогда из Мадрида вышлют французскую свиту Елизаветы, и она останется совсем одна…

Повисло молчание. Король и Люинь молча шли рядом. Каждый думал о своем. Вдруг тишину прорезал гортанный возглас графини де ла Торре, что-то говорившей фрейлинам по-испански. Людовик вздрогнул от неожиданности и невольно обернулся в ее сторону.

— Все-таки подумайте, ваше величество, — тотчас шепнул ему Люинь.

Ришелье бессильно откинулся на подушки и прикрыл глаза. Носилки мягко покачивались, а в душе его царило смятение, почти паника. Когда помощник папского легата показал ему копию этого письма — ответ на запрос Папы Павла V французскому королю, — у него чуть не подкосились ноги. Папа интересовался, в чем же провинился епископ Люсонский, добрый католик, стремящийся ревностно служить своему государю. В письме же сообщалось, что Ришелье пренебрегал своими пастырскими обязанностями, приносил вред на службе монарху, чем способствовал общественным беспорядкам! Какой, удар! Подлый Люинь! Ришелье так и видел, с какой сладенькой улыбочкой тот диктует письмо своему секретарю! Теперь можно ожидать чего угодно, надеяться не на кого: не так давно, в сентябре, умер кардинал дю Перрон, его единственный покровитель.

Носилки остановились у дома каноника де Бомона. Ришелье с трудом из них выбрался и пошел к двери. Голова разламывалась от нестерпимой боли, и он машинально сжимал пальцами виски, словно чтобы она не раскололась на части. Думать все равно ни о чем невозможно. Просто лечь, закрыть ставни, сомкнуть глаза…

В комнате к нему тотчас бросился брат Анри:

— Арман, вот и ты наконец! Ужасные вести!

Ришелье покачнулся. Первой мыслью было то, что уже пришел приказ об аресте, и их завтра же препроводят в Пиньероль.

— Я получил сегодня почту… Моя жена умерла… Умерла родами… Две недели назад… У меня сын… мальчик… — Анри говорил сдавленным голосом, обхватив себя рукой за горло, словно отрывал от него чьи-то невидимые пальцы. — Он там один… Ему же нужно… найти хорошую кормилицу, позаботиться… Я тотчас написал королю… И я уверен, что король не откажет мне в моей просьбе… Так может быть… Выехать уже сейчас, не дожидаясь разрешения? Как ты думаешь, Арман? Арман? Что с тобой?

Прислонившись к притолоке, побледневший Арман, путаясь, расстегивал ворот, судорожно глотая воздух.

— Да-да, конечно, — прошептал он. — Ехать… Лошадей…

Ехать на почтовых. Скорее, медлить нельзя. Вот из конюшни выводят свежих лошадей. Одна из них с норовом, взбрыкивает, закидывает голову, косит бешеным глазом, грызет удила большими желтыми зубами. Конюх надевает сбрую, затягивает супонь, похлопывает рукой по крупу. «Трогай!» — «Но, пошел!» Кони скользят ногами по жиже из грязи, смешанной со снегом, приседают, коротко ржут. В грудь врезаются постромки, перехватывает дыхание. Коротко свистнуло в воздухе, спину ожгло жаркой болью. Вперед! Впереди змеится дорога, снова свист — иго-го! — хватаешь ртом холодный воздух, из ноздрей вырывается пар, топот копыт — тагада, тагада…

— Арман, Арман, очнись! — Анри трясет его за плечи. Ришелье сидит на полу, не понимая, как там очутился. В глазах Анри страх.