Читать книгу "Боги Бал-Сагота - Роберт Говард"

Нарам-нинуб указал на громадный зиккурат Энлиля, высившийся над ними грубым воплощением сна безумного бога.

– Видите ли вы эти семь ступеней? Первая выложена черной плиткой, вторая – красной, третья – синей, четвертая – оранжевой, пятая – желтой, шестая облицована серебром, а седьмая – чистым золотом, которое так и полыхает на солнце. Каждая ступень обозначает одно божество: солнце, луну и пять планет, что Энлиль и его племя установили на небосводе в свою честь. Но Энлиль превыше всех божеств, и Ниппур находится под его покровительством.

– Превыше Ану? – пробормотал Пирр, вспоминая горящий жертвенник и жреца, на последнем издыхании изрыгающего ужасное проклятие.

– Какая нога треножника важнее? – ответил вопросом Нарам-нинуб.

Пирр открыл было рот, чтобы ответить, но тут же отпрянул, с проклятием выхватывая меч. У самых его ног подняла голову змея, мелькая раздвоенным язычком как алой молнией.

– В чем дело, друг мой? – Нарам-нинуб и князья уставились на него с изумлением. – Что случилось?

Аргивянин выругался.

– Вы что, не видите змею под самыми своими ногами? Посторонитесь, дайте мне размахнуться… – его голос оборвался, глаза затуманились сомнением. – Она пропала, – пробормотал он.

– Я ничего не видел, – сказал Нарам-нинуб, а остальные покачали головами, обмениваясь изумленными взглядами.

Аргивянин провел по глазам ладонью и потряс головой.

– Наверное, все из-за вина. – Но я готов поклясться сердцем Имира, что видел гадюку. На мне лежит проклятие.

Остальные отодвинулись от него, одаряя беспокойными взглядами.

В душе Пирра всегда жило беспокойство, преследовавшее его во снах и гнавшее в долгие скитания. Оно привело воина из синих гор его народа на юг, на плодородные равнины и омываемые морями степи, среди которых стояли микенские хижины, а оттуда – на остров Крит, где жившие в примитивном городе из неотесанного камня и бревен темнолицые рыбаки перебивались меном с египетскими кораблями. На одном из таких кораблей он попал в Египет, жители которого сгибались под ударами хлыстов, возводя пирамиды для фараонов. Здесь, в рядах светлокожих наемников-шерданов[17] он обучился хитростям воинского дела. Но страсть к скитаниям вновь погнала его через море, к землебитным стенам торгового городка на берегу Азии, называемому Троей, откуда он направился на юг, в самое пекло охвативших Палестину грабежей, в земли, коренные жители которых гибли под гнетом варварских ханаанских племен. И в конце концов окольными путями он оказался в плодородных землях Шумера, где город шел войной на город, а жрецы множества соперничающих богов плели интриги и заговоры с начала времен и на протяжении многих веков, пока в далеком приграничье не поднялся никому не известный городок Вавилон, возвысивший своего бога Меродаха над всеми прочими под именем Бэл-Мардука, победителя Тиамат.

Краткий пересказ саги о Пирре-аргивянине отрывочен и скучен, он не может передать даже отзвука того громогласного разгула, что сопровождал его по всему пути: гулянки и пиры, сражения, грохот сталкивающихся и разбивающихся в щепки кораблей, натиск колесниц… Достаточно сказать, что аргивянин удостоился королевских почестей, и во всей Месопотамии не было другого, кто вызывал бы такой страх, как этот золотоволосый варвар, чье проворство и ярость в бою позволили одолеть орды эрехских воинов и сбросить ярмо Эреха с плеч Ниппура.

Путь Пирра вел с гор прямиком в отделанный нефритом и слоновой костью дворец. И все же даже в смутных, почти животных видениях, наполнявших часы его отдыха в те времена, когда юнцом он лежал на груде волчьих шкур в хижине своего лохматоголового отца, не было ничего столь чудовищного и странного, как в снах, что одолевали его на шелковом диване во дворце отделанного бирюзой Ниппура.

От такого сна Пирр и пробудился. В его спальне не горел свет, луна еще не взошла, но смутное сияние звезд просачивалось сквозь оконный проем. И в этом сиянии нечто шевельнулось и обрело форму. Смутный силуэт стройной фигуры, блеск глаза… И внезапно ночь навалилась на него всем своим удушающим неподвижным жаром. Пирр услышал биение крови в собственных жилах. Отчего бояться женщины, прокравшейся в его покой? Но никакая женщина не могла обладать таким податливым кошачьим телом и глазами, что так горели бы в темноте. Со сдавленным рыком воин вскочил с постели; свистнул меч, рассекающий воздух – но лишь воздух. Его слуха достиг звук, похожий на насмешливый смех, но фигура исчезла.

Вошла девушка с лампой.

– Амитис! Я видел ее! На этот раз это не сон! Она смеялась надо мной, стоя у окна!

Амитис задрожала и поставила лампу на стол черного дерева. Девушка была чувственным созданием с гладкой кожей, длинными ресницами, обрамлявшими глаза под тяжелыми веками, страстными губами и целым ворохом глянцевых черных кудрей. Ее роскошное обнаженное тело могло разжечь страсть даже в самом пресытившемся гуляке. Девушка была подарком Эанатума и ненавидела Пирра, о чем тот знал, но находил жестокое удовлетворение в обладании ею. Но теперь ужас оттеснил ее ненависть.

– Это Лилиту! – с запинкой произнесла она. – Ночной демон, подруга Ардат Лили[18], что обитает в Доме Арабу. Она сделает тебя своей добычей! Ты проклят!

Его руки намокли от пота, а по венам вместо крови, казалось, вяло двигался жидкий лед.

– К кому мне обратиться? Жрецы боятся и ненавидят меня с тех самых пор, как я сжег храм Ану.

– Я знаю человека, не связанного со жреческим ремеслом, он может тебе помочь, – вырвалось у девушки.

– Так скажи мне! – Он весь задрожал в нетерпении, как будто его ударила молния. – Его имя, женщина! Как его зовут?

Но при виде этого признака слабости к Амитис возвратилась вся ее злоба. В своем страхе перед сверхъестественным она выдала то, что было у нее на уме. Но теперь в ней вновь пробудилась мстительность.

– Я позабыла, – дерзко ответила она, глядя на него с вызовом.

– Шлюха! – задыхаясь в неистовом приступе ярости, аргивянин вцепился в ее густые волосы и бросил поперек дивана. Схватив перевязь меча, он размахнулся с невероятной силой, удерживая извивающееся нагое тело свободной рукой. Каждый взмах был подобен удару хлыста погонщика. Пирр был настолько ослеплен яростью, а вопли Амитис были столь бессвязны от боли, что поначалу он не осознал, что она изо всех сил выкрикивает имя. Наконец разобрав, он отбросил девушку от себя, и она рухнула на покрытый циновками пол, скуля от боли. Тяжело дыша и дрожа от избытка эмоций, он отложил ремень и вперил в наложницу яростный взгляд.