Читать книгу "Бог-скорпион - Уильям Голдинг"

Патриарх замер на мгновение, но потом сразу рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, что это начало?

— Именно так.

Тишина за столами сменилась гулом. Со всех сторон несся шепот:

— Начало! Это начало!

Лжец выпустил из рук подпорку ложа, за которую цеплялся, и, по-прежнему не вставая с колен, ухватился за гнутое изголовье. Закрыв глаза, запрокинув вверх голову, он громко выкрикивал:

— Нет! Нет-нет-нет!

Но Патриарх только смеялся. Он сидел свесив ноги и весело говорил, обращаясь ко всем:

— Значит, крепкое пиво — и никакого похмелья…

Мудрейший кивал, улыбаясь.

— Вечно прекрасные и всегда юные женщины…

Лжец, захлебываясь, прервал его:

— Так! Да! Конечно! Что еще нужно мужчине? Пиво и женщины, женщины — пиво, кое-что из оружия — вот и все.

— Нет, нужен еще горшечник, — ответил Мудрейший. — Нужны свои музыканты, свой пекарь, свой пивовар, ювелир…

— И свой Лжец, — досказал Патриарх и слегка ущипнул Лжеца за ухо.

Тот в ответ разразился такой возбужденной и громкой речью, что заглушил голоса всех присутствующих. Мудрейший слегка потрепал его по плечу:

— Ну успокойся, дорогой Лжец!

Бог взглянул на Лжеца сверху вниз, широко улыбаясь. Он явно был в превосходнейшем настроении.

— Не понимаю, о чем это ты говоришь! Я бы просто не смог обойтись без тебя!

Лжец вскрикнул. Стремительно вскочив на ноги, он оглянулся по сторонам, сорвался с места и побежал вдоль по залу. Наткнувшись на музыкантов, перепрыгнул через их головы, оборвал половину занавеси, исчез. Мгновение тишины. А затем сразу шум потасовки, удары, бряцанье оружия. Снова команда. И резкий пронзительный крик Лжеца:

— Я на дамся!

Топот, возня затихли в конце коридора, но еще раз, хотя и слабее, чем прежде, все бывшие в зале услышали голос Лжеца, вопившего яростно, с ужасом:

— Вы же кретины! Вы что? Не можете вылепить эти фигуры?

Никто не двигался. Краска стыда заливала все лица. Чернота на том месте, где сорвана была занавесь, зияла, словно прореха в самой ткани жизни.

Прошло какое-то время, и в тишине прозвучал голос Мудрейшего:

— Никогда больше не будет усталости. Патриарх кивнул коротко:

— Я подниму воды нашей реки. Я клянусь.

В ответ за столами раздались смех и плач.

— Прости своего Лжеца, Патриарх, — тихо проговорил Мудрейший. — Он сейчас не в себе. Но ты получишь его, обещаю.

Гости вставали из-за столов и двигались в сторону Патриарха. Смеясь и плача, они протягивали к нему руки, и, глядя на это, Патриарх ненароком смахнул слезу:

— Родные мои! Мои дети!

— Несите ключ Патриарху! — выкрикнул звучно Мудрейший.

Толпа разделилась, образовав коридор среди зала. И в ту же минуту из темноты, зиявшей на месте оборванной занавеси, явилась маленькая и очень старая женщина. Ее лицо было чем-то закрыто, она шла осторожно и медленно, с чашей в руках. Подала чашу Богу и сразу же скрылась в тени. Патриарх принял питье и стал возбужденно смеяться. Двумя руками высоко подняв чашу, он выкрикнул ясно и звонко:

— Да будет Мгновение Вечным!

Потом он начал пить, все дальше запрокидывая голову, а гости, мягко двигаясь скользящими шажками, почти беззвучно хлопая в ладоши, принялись танцевать. Танцуя, они пели, отбивая такт кивками, блестящими глазами глядя друг на друга:

Река полна до краев.

Голубой цветок вод раскрылся.

Мгновение — вечность.

Патриарх опустился на ложе, закрыл глаза. Мудрейший, склонившись над ним, приводил все в порядок: сдвинул колени и выпрямил ноги, разгладил смявшийся край одежд. Музыканты опять взялись за свои инструменты; играли, подлаживаясь под ритм танцоров. Танец все убыстрялся, и Бог улыбался во сне. Мудрейший сложил ему руки косым крестом — оставалось лишь вложить крюк и цеп. Затем, попробовав пульс на левом запястье, приложил к груди ухо, послушал, есть ли дыхание. Выпрямившись, шагнул к изголовью и осторожно вынул подушку из-под затылка спящего.

«Вода в реке поднялась и уже не спадет, — пели танцующие. — Мгновение обрело вечность». Своими движениями они ткали причудливые узоры, которые, мало-помалу преображаясь, наконец упростились до ряда концентрических окружностей. Светильники мерцали в потоках нагретого воздуха. Слуги и стражи толпились в дверях. Одежды мужчин и прозрачные платья женщин липли к летящим в танце ногам.

Стоя позади изголовья, лицом к танцующим, Мудрейший торжественно поднял руки. Танец тотчас же прекратился, музыка тоже смолкла; сначала один инструмент, а потом остальные. Мудрейший сделал знак, и стражи, а с ними и избавляющие-от-скверны начали пробираться через толпу. Встав вокруг ложа, они легко его подняли, пронесли через зал и двинулись дальше, в особые, темные и таинственные покои Дворца. Чуть погодя в молчании, не оглядываясь, вышли, гости. И в зале для пиршеств никого, кроме Мудрейшего, не осталось. Он постоял немного, глядя на светильники и слегка улыбаясь. Потом тоже отправился спать.

Бодрствовал один только угол Дворца — верхняя терраса, смотревшая на далекую реку. Здесь группа служанок, не смея сказать ни слова, оторопев, окружила, разглядывая, ничком лежавшую девушку, чью наготу с трудом скрывали лохмотья разодранного покрывала и разметавшаяся вокруг грива длинных волос. Все ее тело было в судорожном напряжении. Уткнувшись в локоть перепачканным лицом, она, рыдая, стучала кулаком об пол. Время от времени и второй кулак поднимался, чтобы ударить о плиты, а из открытого широко рта вырывалось протяжное завывание, напоминавшее плач младенца. Когда этот вой прекращался, она, икая и всхлипывая, со стоном выдавливала в тишину ночи:

— Как стыдно! Как стыдно! Как стыдно!

* * *

Когда река поднялась, повинуясь заклятию Спящего, единственными среди живых пришли в изумление те существа, которые первыми и непосредственно столкнулись с результатами великого события. Журавли и фламинго, с трудом держась на ногах, захлопали крыльями и пронзительно закричали, страшась волны, побежавшей вдруг по поверхности из-за стремительного прилива. Но все последующие волны уже исторгали у них клики радости. Нежданное облегчение жизни вызвало в птицах прилив активности, деятельности. Они клевали и глотали пищу так поспешно, словно обязаны были схватить все съедобное, которое, чуть увлажнившись, давал им в изобилии сухой ил. Вода глубиной в несколько дюймов затопила сухую стерню, и сразу поплыли флотилии уток, кряканьем выражая свое удовольствие и легко отдаваясь на милость течения. Ястребы и сарычи, обычно равнодушные к прибрежным полям, зависали теперь сплошной линией над кромкой все прибывающей воды. Полевые мыши и землеройки, змеи и веретеницы, не обладавшие врожденным органом, который предупредил бы их о надвигающейся опасности, в панике устремлялись к возвышенностям, получая и горький, и бесполезный урок. Но люди, знавшие, почему поднимаются воды реки, и предвкушавшие сытость, которую это им принесет, так полны были радостью и любовью к Спящему, что, как только спустилась на землю прохлада, затеяли пение и пляски. А пока царствовала жара, не имея другого занятия, просто сидели в тени и смотрели, как вода поднимается выше и выше. Когда же сумерки освободили от тирании палящего солнца, они принялись бродить, брызгаясь, по неглубокой, едва достающей до щиколотки теплой воде, ступали по глине, как кирпич твердой и жесткой на ощупь, и иногда наклонялись, чтобы умыться. Те же, кто проходил еще дальше, к краю полей, чтобы полюбоваться хорошо памятным видом, чувствовали уже скользкий ил и, останавливаясь, с улыбкой топтались на нем.