Читать книгу "Сказки cтарого Вильнюса - Макс Фрай"

Рано или поздно вернусь, все остальное – неважно. Думать: но все это я, конечно, записывать не стану.

И совершенно точно знать: история, которую, в отличие от снов, будет можно и даже нужно записать, уже где-то рядом. Возможно, прямо за дверью. Ждет, когда я оденусь, выпью кофе и пойду куда-нибудь завтракать, чтобы там, на улице, выскочить на меня из-за ближайшего угла.

Значит, лучше бы мне поспешить.

Все это было настолько хорошо по сравнению с тем, что еще вчера считал своей жизнью, и даже без всяких сравнений – настолько хорошо, что смеялся, умываясь, брызгал горячей водой в лицо своему ошалевшему спросонок отражению. Оно кое-как увертывалось. Оба были совершенно счастливы, чего уж там.

Позавтракать забыл, весь день нарезал по незнакомому городу причудливые зигзаги, словно бы ведомый не одним, а большой компанией местных леших, доброжелательных к прохожим, но чертовски рассеянных, давным-давно позабывших все городские маршруты и нестройным хором восклицающих на каждом втором повороте: о-о-о-о-о-о, а что это у нас за улочка такая? Откуда взялась? Ну надо же!

По наущению все тех же леших несколько раз пил отличный кофе в маленьких неприметных забегаловках, съел восхитительный пирожок с творогом и грушей в полутемной кондитерской на одной из центральных улиц; несколько часов спустя снова зашел в эту кондитерскую, как впервые, купил точно такой же пирожок и подумал: кажется, так уже однажды было – полумрак, хрустящая корочка, бесхвостая деревянная лошадка в углу у входа, влажная сладкая начинка, монета в пять литов на зеленом блюдце. Точно было.

Когда-то очень давно. Или во сне?

Конечно, во сне.

Спал наяву, что, к счастью, совершенно не мешало огибать препятствия, вежливо улыбаться девушкам в кофейнях, регулярно писать смс: «Все хорошо, гуляю» и даже дорогу переходить в положенных местах, поглядев по сторонам, сначала налево, потом направо, как в детстве учили.

Сказать, что думал на ходу, было бы неправдой. Скорее, переставал думать, отключал внутренние голоса один за другим, наслаждался сперва короткими паузами, а после – все более долгими промежутками тишины, полной или почти. И, когда ноябрьский воздух уже начал сереть и сгущаться, предвещая скорые сумерки, остановился как вкопанный, потому что на границе сознания и неописуемой области горячей, трепещущей тьмы, расположенной – всегда знал это совершенно точно – на изнанке сердца, замаячил смутный пока, но теплый и плотный силуэт, не призрак, не наваждение, не каприз фантазии. Живое, не вымышленное существо, за которое определенно можно уцепиться, потому что оно затем и пришло, чтобы ты схватил его обеими руками, держал крепко-крепко и не отпускал. Никогда, ни за что.

Пройдя еще несколько кварталов, понял, что существо – женщина. Кажется, лет тридцати, или около того. Определенно рыжая. С медовыми, под цвет волос глазами. Сейчас, поздней осенью, она носит сумеречно-синее пальто в пол, тяжелое, но чертовски элегантное. Она откуда-то знает, что сумерки ей к лицу, сама придумала или кто-то однажды сказал, и…

Так, стоп. Вот теперь надо сесть и записать. Сумерки к лицу – это сейчас самое важное. Такие вещи нельзя бесконечно крутить в голове, потому что уже через четверть часа фраза надоест, покажется глупой и тяжеловесной, и тогда все пойдет прахом, а мне нельзя прахом, только-только восстал из него, не хочу туда больше, ну уж нет.

Огляделся – где бы присесть? Увидел спорт-бар на углу, с летней верандой у входа. Везде уже давным-давно убрали уличные столы, а тут они еще стоят, погребенные под грудами опавших листьев, и если это не добрый знак, то что тогда.

* * *

Надо же, думала Анна. Знала бы, что так рано сегодня освобожусь, не угрохала бы все утро на дурацкое письмо. С другой стороны, что сделано, то сделано. С третьей стороны, никто не мешает мне написать его заново, времени у меня еще море. Ребята раньше семи совершенно точно не придут. Сколько сейчас? Надо же, пяти еще нет. А сумерки уже такие густые, что споткнуться можно об эту синеву.

И тут же споткнулась – не об сумеречную синеву, конечно, всего лишь о темно-синее пластиковое ведро – ветром его, что ли, унесло? А бабульки-цветочницы чего ушами хлопают? Впрочем, нет, не хлопают, мечутся, как курицы, не видят в потемках, куда укатилось ценное имущество, придется выручать. Отнесла ведро хозяйке и получила столько благословений, что их должно было с лихвой хватить на очень длинную, умеренно грешную жизнь, которую Анна себе как раз недавно запланировала. Очень удачно все сложилось.

Чрезвычайно довольная собой, ведром, будущими прегрешениями и прочими обстоятельствами, Анна свернула на улицу Беатричес, чтобы добраться до дома кратчайшим путем.

* * *

Только усевшись, вспомнил, что одет в пижонское белое пальто. В полдень оно казалось не просто подходящей, а единственно возможной одеждой для предстоящей прогулки, а сейчас наконец стало ясно, что идея была в высшей степени дурацкая. Впрочем, черт с ним, почистить пальто гораздо проще, чем, ни капли не расплескав, донести рыжую сумеречную женщину – не то что до дома, а хотя бы до следующего угла. Или, того хуже, писать о ней в душном помещении, заполненной чужими голосами и запахами. Потом, возможно, очень скоро наступит момент, когда писать можно будет вообще где угодно, в любых условиях, хоть в привокзальной пивной, хоть в общем вагоне, хоть посреди жующей и гогочущей ярмарки. Но не сейчас. Узкая, тихая, непроезжая улочка, свежий ветер и тишина – именно то, что требуется.

Решил – если работники кафе поинтересуются, что я тут делаю, закажу что угодно, на их выбор, лишь бы отстали.

Но никто, конечно, так и не вышел. Обслуживать психа, рассевшегося на летней веранде в середине ноября – ищи дураков.

Вот и славно. Вот и договорились.

Несколько минут спустя знал о рыжей женщине в синем пальто гораздо больше, чем можно успеть записать за полчаса – дольше сейчас на улице все же не высидишь. Но это как раз не беда, можно конспективно, по пунктам, забыв о знаках препинания и сокращая слова, чтобы успеть за собой; особого практического смысла в этом нет, внезапно открывшиеся подробности и без конспекта вряд ли вот так сразу забудутся, но остановиться совершенно невозможно, такое это оказалось счастье – торопливо, взахлеб писать.

Краем глаза заметил, как мимо прошла женщина в синем пальто, из-под капюшона выбивались кудри, кажется, действительно рыжеватые; в сумерках, впрочем, толком не разберешь. Удовлетворенно буркнул себе под нос: «Ага, есть». Подобные совпадения давно перестали казаться счастливой случайностью, они стали почти обязательными событиями, всякий раз сопровождающими рождение нового текста, надежным свидетельством, что все идет как надо; впрочем, оно всегда идет как надо – если вообще хоть как-то идет.

* * *

А вот с этого места, – пишет Анна, – пожалуйста, читай очень внимательно. И, если получится, верь мне. Очень хочу обо всем этом поговорить. А кроме тебя – совершенно не с кем. Не будь тебя, я бы сейчас, наверное, взорвалась. А так напишу и, скорее всего, уцелею.