Читать книгу "Гегемония, или Борьба за выживание. Стремление США к мировому господству - Ноам Хомский"

К сентябрю 2002 года наступил момент, когда все необходимые условия для применения новой нормы международного права были достигнуты: Ирак был беззащитен, представлял чрезвычайную важность и вместе с тем серьезную угрозу безопасности США. Конечно, с самого начала нельзя было ручаться, что все пойдет, как планировалось. Однако исход войны был практически предрешен, по крайней мере, неудачный исход операции казался маловероятным. Превосходство США в военной моще было настолько неоспоримо, что достижение молниеносной победы не вызывало сомнений, а вытекающие из этого гуманитарные проблемы можно было списать на Саддама Хусейна. Если же всплывут какие-то неприятные факты, никто не станет вникать в их суть, а причины, их породившие, останутся незамеченными, во всяком случае, пока тайное не станет явным. Победители не обнаруживают своих преступлений, о них известно мало, хотя здесь бывают свои исключения. Оценки количества погибших в военных действиях США в Индокитае до сих пор колеблются в пределах нескольких миллионов человек.

Этот же принцип лег в основу военных трибуналов после Второй мировой войны. Осуждению подлежали только военные преступления и преступления против человечества, которые были совершены противниками союзных сил. Так, к примеру, из числа преступлений исключалось уничтожение гражданских городских кварталов. В дальнейшем данный принцип использовался на военных трибуналах, но применялся исключительно к побежденным врагам для усиления степени их вины на фоне освободительных сил.

После того как было объявлено об успехе военной операции в Ираке, широкое распространение получило мнение о том, что одной из главных причин этой войны было желание, чтобы грандиозная имперская стратегия США получила широкое признание. Газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Обнародование Стратегии национальной безопасности явно свидетельствовало о том, что Ирак станет экспериментальной площадкой для новых принципов американской внешней политики и далеко не единственной». «Ирак сделали „чашей Петри“[2], в которой развернулся эксперимент по внедрению превентивной политики». Один высокопоставленный американский чиновник заявил следующее: «При необходимости мы без колебаний предпримем односторонние действия и воспользуемся нашим правом наносить превентивные удары в целях самообороны», учитывая, что соответствующая норма уже применяется. «Наглядный характер действий [в Ираке] отмечался наблюдателями во всем мире», — считает исследователь истории Ближнего Востока Гарвардского университета Роджер Оуэн. Народам различных стран и их политическим элитам придется скорректировать свои представления о системе международных отношений, «которая отныне ориентирована не на решения ООН и нормы международного права, а на навязанную позицию» Вашингтона. Активная милитаристская политика США заставляет другие страны «пренебрегать собственными интересами» в угоду соблюдения «приоритетов американской национальной политики»{34}.

Потребность в демонстрации силы для «поддержания собственной значимости» в глазах мировой общественности ставила под угрозу срыва проведение военной операции в Ираке. Газета «Файненшиал таймс» опубликовала хронологическое описание этапов принятия решения о начале военной операции в Ираке вплоть до середины декабря 2002 года, когда Ирак передал в ООН декларацию о состоянии собственного вооружения. «Складывалось впечатление, что чиновников из Белого дома ввели в заблуждение», — отмечал один специалист, тесно сотрудничавший с Советом по национальной безопасности США, после того как 8 декабря декларация иракских властей была опубликована. «Неумелый, никудышный диктатор одурачил самого президента США. Это вызвало настоящую ярость Белого дома. Это был рубеж, за которым не оставалось возможности для дипломатического решения вопроса»{35}. Все, что последовало за этим, было не более чем дипломатическим театром теней, в то время как войска уже занимали свои позиции.

По мере того как США стали переходить от обсуждения своей грандиозной имперской стратегии к практическому ее применению, новый принцип нанесения превентивного удара прочно вошел в арсенал средств американской внешней политики. Теперь США могли обратиться к разрешению более трудных конфликтов. В действительности, существовало множество привлекательных вариантов: Иран, Сирия, регион Анд и ряд других. Перспективы участия США в этих конфликтах зависят в значительной мере от того, насколько возможно сдерживание и подавление «второй супердержавы»[3].

Необходимо более подробно описать различные формы утверждения норм международного права. В этой связи наибольшее внимание необходимо уделить тем способам, которые приводят к достижению желаемого результата силой оружия и веры. Ярким проявлением того, как утверждается принцип власти сильнейшего, стала широко провозглашенная на исходе тысячелетия «нормативная революция». После нескольких неудач вначале 1990-е годы прошли под лозунгом проведения гуманитарных интервенций. Новое право вторжения на территорию государства в интересах соблюдения гуманитарной безопасности утверждалось благодаря мужеству и альтруизму США и их союзников. Особенно это было заметно в Косово и Восточном Тиморе — двух самых вожделенных объектах притязаний США. Бомбардировки Косово в глазах лидеров различных стран были восприняты как окончательное утверждение нормы использования военной силы в обход решений Совета Безопасности ООН.

Возникает простой вопрос: почему 1990-е считаются «десятилетием гуманитарных интервенций», а не 1970-е? После Второй мировой войны в современной истории было два ярких примера использования сил, которые действительно способствовали прекращению чудовищных преступлений. В обоих случаях можно утверждать, что вторжение на территорию другого государства было обусловлено интересами самообороны. Это следующие примеры: вторжение Индии в Восточный Пакистан в 1971 году, положившее конец массовым убийствам и многим другим ужасам, творившимся там; в другом случае — приход вьетнамских сил в Камбоджу в декабре 1978 года позволил покончить с кровопролитным режимом Пол Пота, стремительно набиравшим силу в тот период. Ничего подобного не случалось в 1990-е годы под эгидой Запада. Соответственно, тех, кто не знает всей подоплеки, можно простить за то, что они не понимают, почему «новая норма» о применении силы в интересах гуманитарной безопасности не получила широкого распространения в 1970-х годах.

Это действительно трудно понять, хотя кажется, что причины довольно ясны. Дело в том, что по-настоящему успешные гуманитарные операции с применением вооруженных сил на территории других стран всегда осуществлялись «не теми» людьми, то есть не руками США. Более того, в обоих ранее приведенных эпизодах США категорически осуждали вторжение и немедленно предпринимали попытки наказать нарушителя спокойствия. В частности, Вьетнам подвергся нападению Китая, которое было инспирировано Вашингтоном, а впоследствии против Вьетнама был введен режим жесточайших санкций, а США и Великобритания тем временем напрямую предлагали поддержку изгнанному Вьетнамом из Камбоджи правительству «красных кхмеров». В связи с этим 1970-е годы не стали десятилетием гуманитарных интервенций, и никакие новые нормы международного права не могли появиться в то время. Очень многое позволяет понять единственная формулировка, содержащаяся в одном из первых судебных решений, которое единогласно было принято Международным судом в 1949 году: